Последним проектом Поупа, который часто признают его шедевром, является вашингтонская Национальная галерея, заказанная Эндрю Меллоном в 1936 году в качестве своего дара нации.
По сей день посещение Национальной галереи производит довольно неожиданное впечатление, а безжалостная монументальность Поупа способна повергнуть в шок. Ничто не подготавливает зрителя к поразительному аскетизму лишенного окон фасада[53], грандиозному масштабу здания (его длина 230 метров), ошеломляющему величию ротонды с отполированными до зеркального блеска колоннами темно-зеленого мрамора, красновато-коричневым мраморным полом и розовыми мраморными стенами и к тишине отделанных деревом залов с их театральным размахом. Посетителю не дается ни малейшей передышки, риторическая поступь нигде не ослабевает: от начала и до конца эта архитектура стремится поражать, пленять и ошеломлять. Поуп не просто говорит, он неотступно вдалбливает в наше сознание свое ви´дение квазисакрального пространства, предназначенного для шедевров, – вплоть до того, что картины начинают казаться чем-то вторичным, отодвинутые на задний план окружающим их архитектурным зрелищем.
Поуп умер в августе 1937 года, так и не увидев воплощения своих лондонских проектов и не дождавшись завершения строительства Национальной галереи. А как только в марте 1941 года музей в Вашингтоне открылся, он тут же стал предметом резкой критики и мишенью для множества злых шуток. Архитектурные критики в один голос негодовали. «Идеальное кладбище для изящных искусств», – выразился кто-то из обозревателей[54]. Глава отдела искусства Государственного казначейства якобы назвал здание «розовым мраморным борделем», а Филип Гудвин, соавтор проекта Музея современного искусства в Нью-Йорке, говорил о нем как о «дорогой мумии»[55].
Архитектуру Поупа высмеивали как реакционную, вторичную и далекую от реалий современной Америки, ее монументальность расценивали как маниакальную и бессмысленную, и через несколько лет после смерти архитектора он и его произведения были практически забыты.
Взгляд на Поупа как на ретрограда был не просто результатом смены архитектурной моды и наступления эпохи модернизма. От американских критиков, архитекторов и кураторов не ускользнуло то обстоятельство, что неоклассицизм является официальным языком гитлеровской Германии и сталинской России. Обоснованно или нет, но классицизм все больше ассоциировался с тоталитаризмом. Выступая в новообретенной роли стража свободного мира, Америка больше не могла связывать себя с дискредитированным стилем.
Чтобы четко выразить свои идеалы и устремления, свое назначение и свою миссию,