– Думается мне, такое вполне себе выполнимо, – задумчиво протянул управитель Тэн. – Вот если, к примеру, Линь Чун сознается, что вошла в Зал Белого Тигра с мечом безо всякого умысла, из-за невежества… Тогда ей грозит плеть, потом клеймо, а после… скорее всего, сошлют в какой-нибудь каторжный лагерь, подальше от глаз Гао Цю. И все довольны.
Однако Лу Цзюньи не была довольна, совсем не довольна. Но она прикусила язык. Все же это было больше, чем она смела надеяться.
– Да, придется немного поднапрячься, но ничего невыполнимого нет, – продолжил управитель, кивая самому себе. А затем он повернулся к Лу Цзюньи. – Для такого уговора от вашей подруги потребуется погасить издержки. Ее семья сможет себе это позволить?
– Я заплачу, – тут же отозвалась Лу Цзюньи.
Ей также нужно передать несколько слитков серебра лично Линь Чун на взятку охранникам в лагере для ссыльных, иначе ей даже с легким приговором там жизни не дадут.
А что до семьи Линь Чун… Двое ее детей были ее единственными родственниками. Лу Цзюньи не знала, хотела бы ее подруга рассказать им о случившемся или умолчать об этом позоре.
Лу Цзюньи решила, что обязательно узнает у нее, пусть только им поговорить разрешат. Тогда можно будет и посыльного к ним отправить.
Будь кто-то из близких Лу Цзюньи ложно осужден и заключен в тюрьму, она хотела бы, чтобы ей рассказали об этом. Но Линь Чун была совсем другой, равно как и ее дети. Их она воспитывала в строгости, полагая, что такая тактика сможет компенсировать отсутствие отцовского воспитания. Дети ее выросли послушными и трудолюбивыми, но сейчас они жили далеко отсюда. На памяти Лу Цзюньи никто из них не наведывался в Бяньлянь с визитом. По ее собственным наблюдениям, Линь Чун определенно любила их, но довольно редко дарила им улыбки.
Линь Чун всегда слишком сильно пеклась о будущем, забывая наслаждаться настоящим. И вот во что это вылилось.
Линь Чун сгорбленно облокотилась на стену темницы, пытаясь хоть немного уменьшить боль от ран на спине и лице. Она использовала все известные ей навыки, чтобы очистить разум. Получалось так себе. Горечь обиды разрасталась внутри нее, застаиваясь в теле, словно желчь.
Она не совершила преступления. Никакого. Это Гао Цю…
У него была сила. Она же была не больше мышки в его руках – побить и выбросить ничего не стоило. До сего момента она не осознавала этого полностью. До чего же она была глупа…
Она думала, что в тот же день лишится головы прямо на месте. Радость от того, что она еще поживет, была не более чем маленькой вспышкой в бесконечном хаосе реальности, которую она больше не могла понять. Реальности, которая отвернулась от нее без всякого предупреждения или возможности что-либо изменить.
Предложение управителя о помиловании могло бы стать для нее потрясением, если бы она еще сохранила умение удивляться чему-либо. Она почти отказалась от него, неистовый порыв побуждал громко прокричать о том, что она невиновна, что не