Я сажусь напротив всадника, в другом конце комнаты, слушаю, как хлещет дождь по дырявой крыше, и заглушаю в себе нарастающую тревогу из-за того, что я до сих пор не дома и что за это меня наверняка ждет трепка. Закрываю глаза и прислоняюсь затылком к стене.
Должно быть, я задремала, потому что когда я открываю глаза, на улице уже почти темно.
Из дальнего конца комнаты доносится жуткий вой. Мой взгляд ищет его источник: это всадник. От его странных светящихся татуировок по дому разливается мертвенный зеленый свет. В этом тусклом свете я вижу белки его глаз. Вид у него растерянный и испуганный.
Жив все-таки.
Еще не вполне соображая, что делаю, я встаю, подхожу к нему и опускаюсь на колени. Всадник смотрит на то, что осталось от его рук, и, клянусь, похоже на то, будто они отрастают заново…
Я успокаивающе кладу ладонь на его голую грудь. От моего прикосновения всадник вздрагивает, словно ожидая удара.
У меня перехватывает горло. Это ожидание мне слишком хорошо знакомо.
– Тебя никто не тронет, – шепчу я.
Взгляд всадника обращается ко мне. Лицо у него все еще опухшее, в синяках, но, по-моему… по-моему, если не обращать внимания на раны, то лицо у него очень красивое.
Тебе-то что до его лица?
Всадник пытается поднять руку – может быть, для того, чтобы оттолкнуть меня, – но там и поднимать-то почти нечего.
– Я тебе ничего не сделаю, – клятвенно заверяю я, и голос у меня звучит твердо. До сих пор я еще колебалась, помогать ли этому человеку, но теперь, после того как увидела его таким страдающим и испуганным, я его не брошу.
– Пить хочешь? – спрашиваю.
Он пристально смотрит на меня. Его зеленые глаза – почти такие же пронзительные, как светящиеся пятна на груди. Он не отвечает.
Хочет, конечно. Весь день, наверное, ничего не пил. Я отцепляю флягу, висящую на боку, и подношу к его губам.
Всадник бросает на меня чертовски недоверчивый взгляд.
Я изгибаю бровь. Неужели он думает, что я отравила воду? Делать мне больше нечего!
Чтобы доказать ему, что там обычная вода, я делаю глоток. Отнимаю флягу ото рта и подношу к его губам.
Он качает головой.
– Ты же наверняка хочешь пить, – настаиваю я.
– Мне ничего не нужно, – шепчет он тихо и хрипло.
– Дело твое, – говорю я, откладывая флягу.
– Почему? – хрипит он.
Это значит: «Почему ты помогаешь мне?»
– Любой порядочный человек бы так сделал.
Он недоверчиво хмыкает, как будто порядочный человек – это что-то нереальное.
Мы сидим вдвоем в тишине. Мне хочется задать всаднику множество вопросов, раз уж он очнулся, но я помалкиваю. Он все-таки не в лучшем состоянии.
Едва эта мысль приходит мне в голову, как всадник издает какой-то негромкий звук, и грудь у него начинает подниматься и опускаться все быстрее и быстрее.
– Что с тобой? – шепотом