Сынок Луи принял титул на месте, прямо в походной палатке умершего отца. Говорили, что его руки все еще были в крови. Так или иначе, но графом он стал. А затем, не дав времени высохнуть слезам на щеках, повел солдат в бой и размазал врагов тонким слоем по полю.
«Горячая южная кровь», – как шутил Гурат про себя, глядя на своих господ.
Да уж… Только эта самая кровь шла в придачу к поистине ослиному упрямству и безрассудной храбрости. Сколько раз молодого графа Луи приходилось вытаскивать из самой гущи сражений, где тот резался, словно полоумный, работая шпагой и дагой и выкрикивая отборную кабацкую брань, Гурат уже и не помнил. Сбился со счета, потому как больше чем до ста считать не умел.
Андрэ же, хоть и рос больше маминым ребенком, тихим и рассудительным, с носом, вечно уткнутым в книги, но порой отмачивал что-то такое, как сегодня. От таких вот фортелей даже у видавшего виды Гурата дыбом вставали остатки волос.
«Я пошел бы и так», – еще раз прозвучал голос парня в голове у Жана, и тот впервые с ужасом подумал, что этот сопляк по количеству проблем может с легкостью переплюнуть отца и деда вместе взятых.
– Послушай-ка, мальчик… – начал Жан, но Андрэ его перебил.
– Я не мальчик, я твой граф, – с гневом произнес он и взглянул на старика.
Гурат рассмеялся, потер левое ухо, от которого осталась едва ли половина, и с вызовом сказал:
– Ты, похоже, не слушал того напудренного индюка или делал это жопой. Ты теперь никто. Капиш? У тебя нет ни титула, ни земель, ни богатств. У тебя даже военного опыта и то нет, сопляк, так что я буду звать тебя, как захочу, и, пока не отрастишь яйца побольше моих, будешь это терпеть и не вякать. Уяснил?
Андрэ молчал. Он впервые столкнулся с подобным обращением и стоял в полнейшем шоке.
Гурат постучал в небольшую дверь, и ее открыла какая-то беззубая старуха. Увидев лицо старого солдата, она распахнула дверь на полную и впустила пару внутрь. Там оказалось темно и душно. Пахло пылью, брагой и старым немытым телом. Андрэ, привыкший к роскоши графского замка, с трудом сдержал тошноту. Его взгляд метался по убогому жилищу.
Кривой стол, никогда не видавший скатерти, занимал большую часть тесной комнатушки. На нем громоздились немытые миски и кружки, куски застарелого, окаменевшего хлеба и остатки какой-то склизкой похлебки. Два шатких стула, казалось, вот-вот рассыплются от малейшего прикосновения.
В углу на продавленной кровати лежала куча тряпья. Закопченные стены были увешаны пучками сушеных трав и кореньев, издававших странный дурманящий запах. Единственным источником света служила чадящая лучина.
Старуха подвела гостей к стене с потрепанным гобеленом и отогнула его край. За грязной закопченной тряпкой оказалась небольшая потайная дверь. Хозяйка недолго поколдовала над ней. Что именно она делала, не было видно, так как старуха старательно закрывала