Томас сидел на узкой койке, глядя на мерцающий флуоресцентный свет над головой. Каждое мерцание было напоминанием о том, насколько ненадежной стала его жизнь. Он попытался вспомнить тот момент, когда он в последний раз видел Эмили, выражение ужаса и печали в ее глазах, когда они были разлучены. Она была для него всем – причиной, по которой он рисковал всем этим, причиной, по которой он был готов сделать немыслимое. Теперь она ушла, недоступная, и он остался с пустым осознанием того, что его жертва не принесла ей ничего, кроме боли.
Когда охранники наконец вывели его на допрос, ему пришлось моргать от яркого освещения коридора, освещенного флуоресцентными лампами. Его разум был затуманен, каждый шаг по коридору был тяжелым и неторопливым. Его привели в комнату с прикрученным к полу металлическим столом, а напротив него сидел мужчина в темном костюме, суровый и непреклонный. Мужчина представился на отрывистом английском языке, его голос был низким и размеренным.
– Мистер Петров, – начал мужчина, избегая встретиться с ним взглядом.
«Я Хенрикссон, глава иммиграционной службы. Мы здесь, чтобы обсудить вашу ситуацию».
Сердце Томаса упало от тона голоса Хенрикссона, от той холодной отстраненности, которая сигнализировала о неизбежном приговоре. Он чувствовал себя незащищенным, уязвимым, как человек, попавший в механизмы машины, которую он не мог ни понять, ни контролировать.
«Вы должны понимать, что Швеция не может позволить, чтобы террористические акты оставались безнаказанными», – продолжил Хенрикссон, бегло взглянув на лежащее перед ним дело.
«Ваши действия поставили под угрозу жизни многих невинных людей. Вы пронесли оружие на борт международного рейса и угрожали применением насилия. Это само по себе является актом, который мы не можем игнорировать».
Кулаки Томаса сжались, ногти впились в ладони, он пытался сохранить самообладание. Терроризм. Это слово ударило его, как пощечина, тяжесть обвинения скрутила что-то глубоко внутри него. Он не думал об этом так – он не считал себя террористом, а только человеком, отчаянно пытающимся избежать жизни, превратившейся в кошмар.
– Я… я не хотел никому причинять вред, – выдавил Томас почти шепотом.
«Это был просто… единственный способ, который я мог придумать, чтобы доставить мою семью в безопасное место».
Выражение лица Хенрикссона не смягчилось, и Томас увидел, что его слова остались без внимания. Человек за столом был не более чем винтиком в системе, функционером, который выполнял свою работу независимо от причин Томаса, его отчаяния или разбитых мечтаний.
«Вы будете находиться под стражей здесь, в Швеции, пока мы будем рассматривать ваше дело», – сказал Хенрикссон голосом, лишенным сочувствия.
«Однако, учитывая характер вашего преступления, весьма вероятно, что вас экстрадируют в Россию для предъявления обвинений».
Экстрадируют. Это слово эхом отозвалось в голове Томаса, каждый