– Мама, а что такое позор? – спросила я.
– Что такое? А это если выйти на улицу без одежды, и все увидят тебя голой – вот что это такое!
Я представила и покраснела.
– Но нас ведь никто не видел.
– Чтоб тебе было понятней: эта Вика пробралась под одежду нашей семьи! Она видела нас изнутри и потом всё рассказала! На Комбинате дай только повод – сплетен не оберёшься. Мне теперь стыдно людям в глаза смотреть! И никому ничего не докажешь, не объяснишь. Так и будут теперь говорить, что стряпню мою есть невозможно!
Я сжалась на табуретке и закрыла глаза. Главное, молчать. Любое слово усиливает её состояние: эти вспышки были уже знакомы. Иногда она также кричала на папу, обвиняя его в чём-то произошедшем, и отец непрерывно бегал курить. Сидя на табуретке, я думала, что не хочу расставаться с Викой. Но происходившее сейчас просто невыносимо. Невыносимо даже просто находиться рядом с разгневанной мамой, а уж становиться источником этого гнева – нет-нет, ни за что! Я больше так не буду! Не помню, сказала ли я тогда эти слова вслух, или сглотнула вместе с комком подступивших слёз, но я точно думала: больше так не надо! Не надо, мама, мне очень плохо оттого, что ты ругаешься, перестань, замолчи, я уже всё поняла! И да, я усвоила главное: позор – это очень гадко, это недопустимо. Я почувствовала это от тебя, и теперь я знаю, что это такое. Мне только обидно, что я тут совсем-совсем ни при чём, но вот я сижу, и чувствую, как начинает колоть левую ногу, что висит, не доставая до пола, а шевелиться нельзя, потому, что воспитанные девочки слушают маму. Я пытаюсь сдерживаться ещё минуту, но слезы прорываются и бегут по щекам сквозь ресницы.
– Всё поняла? Повторять я не буду.
Выйдя с кухни, она громко хлопнула дверью. Контрольный хлопок.
Я старательно избегала появляться на улице три последующих дня. Мне казалось, что все вокруг уже знают и про пельмени, и про волосики, и про позор. «Город у нас маленький» – в голове крутилась эта фраза, частенько завершавшая разговоры родительских знакомых. Но ничего особенного не происходило, и я начала забывать табуреточный кошмар, тем более, что мама хоть и ходила с поджатыми губами, больше об этом не напоминала. А в субботу пришла Вика. Я заметила её в проходе между домами, окаймлявшими квадратом наш внутренний двор. Она крутила головой, осматриваясь, и косичка с розовым бантом виляла за спиной весёлым собачьим хвостиком.
–Поля! – позвала меня Вика.
Она остановилась на краю площадки, где мы с сёстрами Кнельзен перекидывали друг другу надувной