– Власта Григорьевна, откройте дверь. – Сменил за дверью тон на ласковый Коцер. – Ну, хватит дуться. Откройте, ради вашего же блага. Я подумаю насчёт того, чтобы поднять тебе зарплату…Власта Григорьевна, ау, вы здесь?
Он подёргал дверь.
– Чёрт, неужели ушла? – Пробормотал он. – Власта Григорьевна! Я чувствую, вы тут за дверью. Ладно, – стал опять шептать он в щелку, – Хочешь, я поцелую тебя между пальчиков и потом везде, где хочешь?
Единственным, кто слышал это, был Альфред Нобель на портрете, висящий в коридоре на стене. От этих слов его брови поплзли наверх, а круглые очки свалились вниз.
– Власта, – снова повысил голос Коцер, дёрнув изо всех сил дверь. –Власта Григорьевна! Я же слышу, что вы здесь! Ладно, чёрт с ним, пристрелю твоего полковника, если ты хочешь. Вызову его на дуэль, или пусть он меня пристрелит, как последнего лоха, только открой дверь, мне идти надо! Слышишь? Если не откроешь дверь через секунду, сейчас разбегусь и выбью её ногой!
Какая –то очередная сотрудница, блёклая, как мышь, проходя мимо переговорной, протянула руку к ключу и отперла.
– Михаил Ааронович? – Спросила она, увидев перед собой зама генерального. – Кто вас запер?
– Да так, случайно, – сказал он, выходя. – Спасибо, что открыли.
– Не за что.
– Власта Григорьевна! – Раздалось по коридору. – Куда же вы так быстро исчезли?
Товарищ Ржазинский, дед Остап и отец Фёдор оказались в комнате, где сидела еврейская семья. Одеты сидящие за столом были, как евреи, в кипах, однако поверх жилеток и лабсердаков у каждого висел православный крест. Увидев вошедших, хозяин дома, лысоватый невзрачный еврей, сказал жене – худой женщине, худой, мрачной еврейке с постным лицом:
– Я тебе говорил, Сара, что этот выкрест Миша, наш внук доведёт нас до Лубянки!
Пока отец Фёдор и дед Остап кидали на пол меноры, свитки и талиты, совершая обыск, Ржазинский, расположившись за столом, достал лист бумаги и спросил:
– Фамилия?
– Коцер Моисеевич Лейбович, – ответил еврей.
– Вы были коммунистом?
– Нет, но я приветствовал революцию, сладкую революцию. –Добавил он.
– Значит, революцию поддерживали?
– Да, то есть, нет…Да!
– Хорошо. Есть к вам одно дело…
Ржазинский стал шептать что –то еврею на ухо. Тот внимательно слушал, изредка кивая. Затем встал, подошёл к неким шторкам, раздвинул их, обнаружив за ними к удивлению Ржазинского, отца Фёдора и деда Остапа человеческое Ухо, размером с бюст Сталина, какими украшали дома Культуры, и стал говорить туда: «Миша, оставь эту бабу, как её там, Власту, в покое, иначе тебя за неё точно пристрелят. Что значит «нравится»? Нравится – это когда не надо очень дорого платить! Ладно, но только один раз. Всего один и хватит. Может, ты чувствуешь холодок в душе? Это за тобой уже следят прохладные типы в мышиного