Нина Сергеевна, мама Егора, была женщиной решительной; не зря она столько лет трудилась на руководящей работе. Она умела отделять дело от эмоций, а неотложное дело от того, что может подождать. Подождать, в данном случае, могли вопросы, а вот девочка, которую привёл с собой её сын, ждать явно не могла.
– Ванна, полотенце, халат. Бегом, – коротко отдала она распоряжения, и Егор, не снимая куртки и лишь скинув обувь, бросился их выполнять.
– Привет, папа, – сказал он, вбегая в гостиную, где Павел Михайлович, отец Егора, уже стоял с махровым халатом и полотенцем в руках.
Таня, сомлевшая в тепле, теперь пришла в себя, и вяло пыталась сопротивляться, когда Нина Сергеевна, быстро и ловко освободила неожиданную гостью от насквозь мокрой одежды. Демонстрируя в этом деле большой опыт, она пресекла все попытки девочки увернуться, и решительно направила её прямиком в ванную, где уже шумела набирающаяся вода.
– Таня, – подбодрил её Егор, выскакивая из ванной, – лучше не сопротивляться. Уж я-то знаю, – и со смехом увернулся от маминой затрещины.
– На вот – вытирайся, раз ванна занята, – бросил Егору полотенце Павел Михайлович, и, подождав, пока тот наконец переоденется в сухую одежду, спросил:
– Кто это там у вас?
– Таня, – неопределённо пожал плечами Егор.
– Таня. Отлично, – задумчиво повторил Павел Михайлович. – И где же ты нашёл Таню?
– На качелях.
– Великолепно, – хлопнул в ладоши Павел Михайлович, – вот сразу чувствуется мастер слова! – И что же делала Таня на качелях?
– Отец, – внезапно разозлился Егор, – ты не в курсе, что делают на качелях? На качелях качаются. И вообще, прекрати меня допрашивать; ты не на работе.
Павел Михайлович работал в милиции. А потому, в отличие от сына, прекрасно сознавал возможные юридические последствия его действий. Но, с другой стороны, ему, пожалуй, действительно не стоило «включать мента», как иногда говорил его сын; говорить с ним в таком профессиональном тоне. Занятия в литкружке, всё же, не проходили даром; Егор тонко улавливал нюансы разговора, и «развести» его на болтовне не удавалось никому, даже цыганам (Егор как-то сам рассказал об этом).
Дверь в комнату открылась, и в неё, слегка подталкиваемая Ниной Сергеевной, немного смущаясь, вошла Таня; уже вполне розовощёкая и с традиционным «тюрбаном» из полотенца на голове. Утонувшая в халате до пят, она выглядела совершенно малышкой, и Егор вдруг осознал, что он же ничего не знает про неё; ни где она живёт, ни почему она не хочет идти домой, ни где она учится и в каком классе.
– Э-э.. Таня, – немного растерянно сказал Егор, – а сколько тебе лет?
– Паша, смотри, какое невиданное зрелище; наш сын вдруг соизволил выпасть из своих эмпиреев, и обратить внимание на сей грешный мир, – с сарказмом сказала Нина Сергеевна. – Хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда.
– Одиннадцать, – пискнула Таня, которая уже успела забраться с ногами на диван, и от того стала казаться ещё меньше.
– Егор, –