Все Твердыни империи исполнены по одному шаблону. Центральная башня – Донжон, навалена слоями этажей, один за другим взгромоздившихся друг на друга. Каждый слой этого каменного пирога венчают два четырёхгранных обелиска – по одному с каждой стороны центральной лестницы, что ведёт от подножья ворот Твердыни к самому верху, где раскрыты двери входа в Приёмный зал.
Гладкие колонны двумя рядами держат высокий потолок Приёмного зала. Остатки рваного ковра ведёт к пьедесталу, на котором каменный трон занял апостольский нунций Мастема. Перед ним стоят два доверенных инквизитора из четырёх. Хмурый Саммаэль с вечными поисками истины и крупный по размерам Конрад Мракобес. Пусть первый взвешивает всё сказанное, второй же со своей широкой ухмылкой рад просто стоять перед нунцием.
– Любая война – это смерть рациональности, – как истинный прирождённый оратор, нунций гласит на весь Приёмный зал, жестикулируя перед собой не пустеющим кубком алтарного вина. – Только при взгляде в прошлое события кажутся справедливыми и предопределёнными выбором. Но вот те, кто сражался там, редко знают, почему они это делают, а те, кто ими командует, редко видят картину достаточную для хоть сколько-нибудь правильного выбора, кроме как сказать потом – «мы сражаемся с ними, потому что мы были здесь», – он говорит и одновременно наслаждается тем как говорит. Ему нравится в себе абсолютно всё, и слова, и рифма, и уж тем более свой тембр голоса. – Империи возвышаются и рушатся, цивилизации приходят и уходят. Каждой из них думается, что её закат – чудовищная, вселенская трагедия, но таков порядок вещей, – его слова воодушевляют Конрада и он улыбается шире обычного, чувствуя в груди тепло. Саммаэль же стоя рядом и слушая, понимает, что дипломатическая миссия нунция здесь не имеет никакого смысла, но это не мешает в чём-то быть согласным с ним. – Старая династия должна сгинуть и оставить пустующий трон юным преемникам, и посему вы не можете отвергать естественное право человеческой расы править всеми землями. Ведь так предречено Создателем…
– Мечты, Ваше преподобие… – невзначай остановил его Саммаэль.
– Всем людям свойственно о чём-то мечтать, но каждый мечтает о своём и по-своему, – усмехнулся энтузиазму Саммаэля. Он давно выделил его из четвёрки и уже задумал ему роль в своей пьесе, но он ещё не знает, что и Саммаэль отвёл ему роль в своей постановке. – Кто-то видит во сне собственное величие и, просыпаясь, понимает, что оно умчалось вдаль, развеялось подобно утренней дымке. Но такие, как мы, те, кто мечтает наяву, не прельщаются пустыми образами. Наши грёзы порой оказываются твёрже камня, ибо мы трудимся, бьёмся, меняемся ради них. И всё это первый шаг к моей мечте…
– Мечты лишь грёзы и останутся таковыми без чёткого плана, Отче.
– Верно, Саммуэль, – привстал нунций, указав на него кубком. – Твои слова лишний раз подтверждают, что ты там, где и должны быть, – он качнул торжественно