– Вот и хорошо, – сказала она. – Не забывай про нас, навещай хоть раз в год.
Заведующая кафедрой Ближнего Востока повернулась и зашагала прочь по темному коридору, за ней тянулась длинная тень. Тень эта могла распахнуть предо мной двери в офисный ад менеджеров и сатанинских телефонных трелей. «Алло?! Купите, пожалуйста! Алло, продайте, пожалуйста! Пошли пить латте с круассанами, пошли курить! Директор козел! Когда аванс? Ну и напились на корпоративе!»
Помню свой слабый, буквально молящий о спасении голос. О нет, от бравады моей и следа не осталось!
– Лариса Дмитриевна… – Жалобное блеяние. Ни намека на апломб.
Она не остановилась и повернула за угол.
Как я бежал! Вы бы видели это трусливое непрактичное существо, эту филологическую макаку, нищего в погоне за скоростным поездом.
– Лариса Дмитриевна! – пищал я.
Она стояла возле кофейного автомата и закидывала в него блестящие золотые монетки. Автомат недовольно урчал и тарахтел, автомат стал свидетелем моего унижения. Почему в коридорах университета так темно? Почему Лариса Дмитриевна не поворачивается ко мне? Почему люди, попадая в Институт филологии, становятся похожими на карликовых бонобо и сутулых шимпанзе и обрюзгших горилл?!
Она порылась в карманах.
– Я хотел у вас поинтересоваться… – сказал я (идиотское слово «поинтересоваться», так говорят только бесхребетные тряпки, люди дела говорят «спросить» или «узнать»… Люди дела говорят: «Я приказываю! Я настаиваю! Ну-ка, быстро, всё сюда мне, и сразу! Но я не человек дела, я человек учебников и доски).
– У тебя не будет пятидесяти копеек? – спросила она.
Я лихорадочно, точно мультипликационный персонаж, порылся в узких карманах, подпрыгнул на месте, и на мраморный пол из меня посыпалась мелочь. Однорукий бандит, ты проиграл!
– Да-да, сейчас-сейчас, – ответил я, собирая мелочь.
– Или две по пятьдесят, – поправилась она.
Две монеты для моих глаз.
Наконец, я протянул ей мелочь. Она опустила монеты в автомат и нажала кнопки. Автомат заурчал еще громче, затрясся, завибрировал, запыхтел.
– Что ты хотел?
– Я хотел поинтересоваться…
– Говори.
– Есть ли свободное место на кафедре?
– У тебя же работа? Зачем тебе кафедра? Моя дочка не хочет работать на кафедре и в аспирантуру поступать не хочет. Она говорит: «Мама, я лучше пойду на нормальную работу…»
(Мама! Будьте моей мамой!)
– Ну, я собрался уходить с работы.
– Почему? – Она окинула меня взглядом, в котором было одновременно и любопытство, и омерзение, словно я болен лепрой.
– Хочу преподавать…
– Могу дать полставки. Больше не получится. Больше не могу.
– Полставки? Да, конечно, я согласен. Спасибо вам бо…
Но она уже не слышала мой близкий к религиозному лепет, она