Так его дела обстояли днем.
Ночи возвращали Оскара в прошлое.
Теткин муж, (мальчик звал его дядей Мишей), по иронии судьбы оказался тот еще алкаш. Тетя Валя, крепкая женщина, ростом и весом превосходившая благоверного, держала супруга в ежовых рукавицах, единовластно заведовала бюджетом семьи, так что угнетенный класс напивался не так часто, как хотелось.
Тетя работала на заводе лаборантом по скользящему графику, и раз в неделю выходила в ночную смену. Вот когда ее муженек отрывался по полной.
Упивался портвейном вусмерть. Или до уссачки.
У него водилась одна «фирменная» привычка.
Приняв на грудь, дядя Миша ночь напролет просиживал стул в «кухне» (они занимали комнату в коммуналке, шифоньер отгораживал закуток, где стоял столик, две табуретки да шкаф с посудой), одну за одной тянул «Приму» и ругался с призраками, выстраивая собственный замысловатый ад.
И скрипел гнилыми, почерневшими от табака зубами. Как голодный упырь – кровосос.
От этих звуков у Оскара мороз бежал по коже. Какой тут сон! Он лежал в углу комнаты на раскладном кресле и боялся не то что встать пописать, – если приспичит, а лишний раз пошевелиться. Боялся, что дядя его услышит и поднимет с постели.
Это потихоньку вошло у того в привычку.
ИДИ СЮДА. НАМ НАДО ПОГОВОРИТЬ. СЕРЬЕЗНО ПОГОВОРИТЬ.
Оскар знал, что придется стоять возле ненавистного стула замершим зайчиком, сонно хлопать глазами, трястись от холода, выслушивая пьяный бред.
В такие часы дядя становился необузданно грозным.
На самом деле, Миша был трус и подкаблучник, но в угаре превращался в разгневанного тирана. Да, он крут и не слаб. Это cлужило возмещением за те вещи, которых он не имел, и иметь не мог – власть над женой, деньги, нормальная работа.
Оскар стоял в одних трусах и майке и старался не поднимать глаз от пола, боковым зрением наблюдая раскачивающуюся тень на стене, которая сидела на своем теневом троне в проходе между «кухней» и комнатой.
– Что молчишь, выблядок?
Дядя Миша похоронил бычок в переполненной пепельнице.
– Видишь? – он показал мальчику тяжелую зловонную штуку из стекла, где мучительно дымилась недобитая «Прима».
Оскар снизу и сбоку, кинул взгляд в запавшие глаза и с усилием кивнул, стараясь не стучать зубами.
– А, знаешь, что я могу переебать ею тебе по башке?
Оскару очень страшно. Приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не заплакать. У него дрожат коленки. Стучат зубы. Что он может сделать? Ведь Оскару всего семь с половиной лет.
Дяде нравится страх в глазах салабона. И то, как пацан побледнел, даже губы белые. Ему хорошо – внутри все становится на место. Хотя бы на время.
Слушая абракадабру дяди,