– Вы что же, всё это выдумали?! – изумился генерал. – У нас за ложную тревогу, знаете, что полагается?
Взаимопонимания мы не достигли. Выдуманные нами литературные герои (и их авторы) остались без вознаграждения калининградских пожарников.
Ну, а если бы немецкий снаряд-мина не уничтожил первоначальный подарок дяди Семёна? Я стал бы не велосипедистом, а музыкантом? Вряд ли. Хотя и были упорные мамины происки в этом направлении – она мечтала, чтобы сыночек играл на музыкальных инструментах. Помнится, отвела меня к старенькой, седенькой преподавательнице на уроки фортепиано. Пару раз та, брезгливо морщась, заставляла меня, чумазея, мыть руки. А я, почуяв, что принесёт мне освобождение от музыкальной каторги, вновь и вновь являлся на урок грязнее трубочиста. Время было голодное, и несчастная преподавательница терпела, сколько могла, дабы не потерять заработок. Но, наконец, её интеллигентная натура не выдержала, и она выгнала меня.
На том мои муки не кончились. Кто-то из друзей нашей семьи, видимо, учитывая мамины музыкальные планы-мечтания в отношении сынка, на день моего рождения поднёс скрипочку. Как обрадовалась мама: «Как раз то, что нужно. Специально для мальчика, на три четверти». Но рано она радовалась. Когда мы уже собрались было идти на занятия к скрипичному преподавателю, нам сообщили, что тот умер. Вот уж поистине, в духе чёрного юмора: узнал, кто набивается к нему в ученики и от ужаса скончался!
Последней маминой музыкальной попыткой стало приглашение к нам в дом молодого пианиста. Это произошло уже не в Раменском, а в Калининграде, куда мы переехали, и где приобрели пианино. Но сей музыкант был замечен в ухажёрстве за мамой, и папаша спровадил его, к её огорчению и моей радости.
А ещё детские воспоминания уводят в село Раменского района, то ли Марфино, то ли Марьино, то ли и вовсе Софьино. Дело в том, что в послевоенные годы районных руководителей обязали шефствовать над колхозами и совхозами. Вот и прокурору Гаврилову выпало общественно-государственно-партийное поручение. В чём оно заключалось в деловом выражении – не знаю. Запомнилось богатое по тем голодным временам застолье, каковое устроил глава (то ли колхоза, то ли совхоза) в честь дорогого гостя-шефа с женой и сыном. Не помню тосты. Зато помню, как в разгар пиршества присутствующие дружно зашумели: «Просим Ивана Дмитриевича спеть!» И отец запел свою любимую:
Степь, да степь кругом,
Путь далёк лежит.
А во той степи
Замерзал ямщик.
А пел он, как я уже говорил, замечательно. У него был голос, напоминающий Ивана Козловского, в нем слышался металл. Репертуар весьма широкий, обычный для тенора. Любил он брать высокие звенящие ноты, что явно нравилось слушателям, а сам певец не скрывал любования голосом и его удивительными возможностями.
С этой деревней связан у меня и печальный эпизод. Я вышел во двор дома, где нас принимали, и приблизился