Когда-то люди верили, что боги следят за нами, что они даруют веалис только чистым и достойным. Им поклонялись, их почитали, а храмы были священными оплотами знаний, ценностей и тайн управления этой мощью. Во время великой войны всё изменилось. Храмы сожгли, а вера угасла. Люди поняли, что богам нет дела до смертных, а пробуждение веалиса оказалось скорее случайностью, чем благословением. Поклонение богам стало преступлением, а вместо старых учений пришли холодные наставники из Академий. Они больше учат подавлять веалис, чем постигать его силу. Глупцы. Угнетать такое могущество – всё равно что сдерживать бурю. Когда-нибудь она вырвется наружу, и тогда всё взлетит на воздух. Я только надеюсь, что это случится не на моём веку – я совершенно беззащитна. У меня нет ни проклятого "благословения", ни шансов противостоять тем, у кого оно есть. Ни дубинки, ни антивеалисские сплавы не спасут.
Я ушла из дома, никого не предупредив. Втайне надеюсь, что мои родные настолько заняты собой, что никто не хватится моего отсутствия. Если бы только они знали, чем я занимаюсь! У нас это называется изменой. Приравнивается к предательству государственных ценностей. Отец, возможно, спас бы меня от казни, но от позора он бы точно не уберёг.
Между стволами сосен вырисовывается силуэт древнего храма. Его руины, покрытые инеем, выглядят как останки исполинского зверя, затерявшегося в вечном сне. Каменные колонны, кривые и надломленные, прячутся под слоями снега и мха, выступающего из-под тонкой ледяной корки. Остатки фронтона с едва различимыми барельефами кажутся немыми свидетелями ушедшей эпохи.
Я тяну поводья, спешиваюсь и оставляю лошадь у края тропы. Ступаю на нетронутый снег, который тихо хрустит под ногами. Путь к обвалившемуся входу простилает белый покров, бесконечно чистый, как будто даже лес избегал тревожить это место. С каждым шагом холодный воздух становится гуще, почти зримым.
У обрушенных дверей задерживаюсь, касаюсь рукой потрескавшегося камня. Он ледяной и будто живой, словно хранит отголоски древних молитв. Ветер сквозит сквозь проломы стен, выстуживая сердце храма. Я перехожу порог, замерший в вечности, и на мгновение замираю. Полумрак, разорванный редкими бликами сквозь выбитые окна, заполняет всё пространство. Снег под моими ногами хрустит особенно громко, нарушая вековое молчание.
Внутри пахнет сыростью, камнем и чем-то ещё, странным, трудноуловимым, что заставляет волосы на затылке встать дыбом. Дыхание вырывается паром, смешиваясь с воздухом, будто я теперь часть этого мрачного величия. "Вот оно", – шепчу я себе, а эхо подхватывает мои слова, возвращая их искажёнными, как предостережение.
Я на несколько минут замираю, околдованная атмосферой. Она пугает, но в то же время манит незримыми голосами. Но я одергиваю себя и напоминаю зачем пришла.
– Селена, посмотри, какая развалюха! – раздается восторженный голос Ринара из дальнего угла храма. Он прячется за массивным постаментом, облезлым и покрытым пылью веков.