Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты. Олег Лекманов

и запомнить не ее лицо, а скорее ее плечи, на которые накинута «легкая шаль». В первой строфе стихотворения 1909 года крупным планом даны нежное лицо и белая рука адресата, которые детализируются во второй строфе. Здесь изображается уже не рука, а горячие «пальцы рук» девушки, и не ее лицо в целом, а ее «очи» – в двух финальных строках стихотворения30. Художественная задача стихотворения 1909 года, таким образом, оказывается кардинально иной, чем четверостишия 1908 года. Не быстрый промельк героини, а медитативное всматривание в ее облик и распознавание подробностей, не динамика, а статика. Статический эффект во втором стихотворении многократно усиливается за счет отсутствия в нем глаголов, тогда как в четырех строках стихотворения 1908 года их целых три31.

      Остается обратить внимание на еще два мотива стихотворения «Нежнее нежного…», которые в любовной лирике Мандельштама выступают в роли лейтмотивов. Это мотив белого цвета, уже встречавшийся нам в стихотворениях «Silentium» («…как безумный, светел день / И пены бледная сирень») и «Невыразимая печаль…» («Тончайших пальцев белизна»). А также мотив речи, чье звучание или, наоборот, отсутствие, как мы скоро убедимся, было выбрано Мандельштамом в качестве константной характеристики любовных отношений, хотя этот мотив возникает у поэта не только в стихотворениях о любви.

      4

      Итак, отбирая стихотворения 1908–1909 годов для первого и второго изданий «Камня», Мандельштам лишь эпизодически и как бы контрабандой нарушал отданный самому себе приказ, касающийся любовной лирики: «Да обретут мои уста / Первоначальную немо́ту».

      Вероятно, именно самодисциплина не позволила поэту включить в «Камень» ни одного из пяти стихотворений 1909 года, в которых, по-видимому, отразились взаимоотношения Мандельштама с лирическим адресатом стихотворений «Невыразимая печаль…», «Медлительнее снежный улей…» и «Нежнее нежного…». Вслед за С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейдиным можно осторожно предположить, что этим адресатом была та девушка, о которой коротко рассказано в мемуарах младшего брата поэта, Евгения Мандельштама32:

      В Выборге мы обыкновенно жили у друзей родителей – Кушаковых. Их предки, николаевские солдаты, имевшие некоторые льготы, когда-то осели в Финляндии и разбогатели на торговле кожевенным сырьем. <…> Семья Кушаковых, их дом в какой-то степени сохраняли радушно-патриархальную атмосферу еврейского клана. Осип очень любил здесь бывать. Ему было семнадцать-восемнадцать лет, а у Кушаковых были две прелестные дочери-невесты. За одной из них брат не на шутку ухаживал. Но коварная девушка довольно неожиданно вышла замуж за военного капельмейстера, оркестр которого играл за сценой в некоторых спектаклях Мариинского театра, когда были нужны духовые инструменты. Свадьба была в Петербурге. Кушаков не пожалел денег: был заказан специальный поезд из одного вагона-люкс, и все мы, приглашенные на это семейное торжество, были роскошно доставлены в Питер33.

      В прозаическом «Шуме времени» (1923) Мандельштам иронически вывел семью Кушаковых (которых также именовали Кушакоффыми) под фамилией Шариковы:

      В Выборг ездили к тамошним старожилам, выборгским купцам – Шариковым, из николаевских