Он мог придумывать целые плавучие острова с красивыми и сильными жителями, но сам был так слаб и печален, что ему оставалась только память: еле-еле сияющий маячок в никуда.
Но не всегда он был так одинок и бессилен! Иногда на сушу, куда он так яростно пытался приливать, – приходил маленький живой человечек и долго, долго смотрел на него, на птиц, на острова и куда-то вдаль. И тогда он чувствовал, что это тоже он! Он стоял на берегу и мечтал: о прикосновениях, о девушке, кормящей с рук счастливых, невесомых птиц, об её улыбке, о равнодушных рыбах, о волнах. О волнах, которые никогда не превратятся во множество живых, бегущих к своей мечте ножек.
Ему становилось жаль океан.
И он уходил домой.
НОВЫЙ СУМРАК
Есть такая мысль: мы не можем друг друга найти в космосе лишь потому, что мы злые и запрятаны друг от друга максимально далеко.
Я слышал поезда, идущие достаточно не близко от моей квартиры.
Ветер, сверчки, стук колёс – вот моё ночное радио.
Мысли о будущем геройстве, спасении какого-нибудь слабого человека, о сотнях стихов, изменяющих этот мир – завтрашний день давал надежду.
И я, убаюканный этими мечтаниями, принимал мир. Мир входящему.
А солнце снова приходило, шептало о сказках, рождающихся прямо здесь, за порогом – и мы делали шаг навстречу.
Дни уходили, мы уходили..
Конечно, гораздо медленнее, чем дни, – но мы не возвращались более.
Соль. Много соли на наших кроватях. Мы снимаем простыни, пытаемся вытряхнуть их, – лишь бы лечь спать, лишь бы ничего не мешало, не свербело. Но соли всё больше, и дни всё так же кромсают нас разными холодными оружиями. И больно спать. Больно просыпаться.
Больно жить.
Больно умирать.
Больно, когда больно.
Больно, когда не больно.
Мазок кистью, и глыба времени тревожится, изменяется. Господь вдохновенен. А мы никчёмны, ленивы, некрасивы…
Бог разозлится на нас и в определённый день начнёт карать своим светом. И все убегут кто куда, а я убегу в свой подъезд и начну молиться, лишь бы остаться в живых.
А на следующий день придёт очень печальный мужчина, который видел Бога Карающего.
Все будут спрашивать его: как же выглядит Бог?
Он улыбнётся и скажет: свет, земной, домашний свет! И от того, что он так близок сердцу, – от этого все ваши печали.
– «Почему же ты сам так печален после встречи с ним»? – спросят его.
– «От того, что он прячется от меня на самом видном месте, и я уже слишком взрослый, чтобы играть с ним . И есть ли ещё время, чтобы просить прощение? Буду ли жив – через мгновение дня, лета»?
И пришёл сумрак
Заревели фонари.
А люди шли,
А дети мечтали.
Повсюду ночь -
Вечный мазут.
Всё пройдёт, все умрут.
А ты молчи, пока тебя слушает Бог
О главном лучше молчать.
ВЫСОКАЯ ТРАВА
Мы играли в футбол. Трава хлестала нас по лицу, оставляя глубокие следы и память об осторожности. Иногда казалось, что на поле только я один, но игра продолжалась, и счёт был явно не в нашу пользу. Какая странная игра, думал я. Трава не позволяла сблизиться, почувствовать родство, понять, что движет этими людьми. Я знал, что они стараются, и в этом не было сомнений.
Меня не интересовали технические моменты, не интересовало, почему трава не приминается от столь активной с моей стороны игры.
Меня интересовала только команда и возможность предугадать направление их мыслей, их желаний, чтобы в какой-то чудесный момент отдать нужный пас и подарить радость своей команде.
Но я боялся! Боялся, что играю на радость врагам и в их интересах.
Я постоянно думал о возможности полёта.
Взлететь бы над этим полем и увидеть всю игру сверху, увидеть правду …ведь достаточно только одного действия в нужном направлении…
НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ
Я одинок
«У меня есть весь мир,
но нет тебя.
Лишь чувство
словно на кончике антенны насекомого,
что ты
где-то невыносимо рядом».
Я слышу тебя в сочетаниях нот. В родных сочетаниях. В сочетаниях запрятанных в стогу чужой музыки
Запрятанных ворами.
Но я находил – и твой голос уже был у меня в памяти, правда, всё так же – на грани собачьего нюха.
Моё тело мерцало.
Оно было и крепостью, и тюрьмою: в зависимости от расстояния отчуждения! Чем ближе сквозило смертью, тем быстрее я забывал тебя в своём заключении. Но стоило мне увидеть этот свет, отражающийся