– Хочешь предложить их жрецам, наварх? – догадался воин.
– Именно, – коротко кивнул Камес. – Так что грузите их в повозку, только свяжи мальчишку, если не хочешь, чтобы он и тебе сломал шею.
– Пусть попробует, – усмехнулся гигант. – Узнает, какая шея у Гереха.
И, перешагнув через Лихия, он двинулся к притихшим детям, на ходу разминая плечи, словно готовился к борцовскому поединку.
Хорив, как ни старался, не понял ни слова, но тон этого разговора заставил его насторожиться. И когда роме шагнул к нему, мальчик напрягся, хотя это было единственным, что он сумел сделать. Его избитое тело, буквально измочаленное разъяренным Беонфом, совершенно не реагировало на приказы мозга, и только глаза его продолжали смотреть, живя своей, отдельной от остального организма жизнью. Будто зачарованный, следил он за тем, как подымается для удара обутая в тяжелый эмбат нога Гереха, и даже не шелохнулся, когда она, завершив размах, пнула его, наконец, с сокрушительной силой прямо в лицо. На миг Хориву показалось, что на него обрушилось само небо, ломая его кости своей непомерной тяжестью, и его голова взорвалась в грохоте и пламени, разбросав осколки на оргии вокруг. Он еще успел услышать испуганный крик Фарики, но это не вызвало в нем уже никаких эмоций, словно удар роме вышиб из него не только дух, но и все человеческие чувства. И милосердное беспамятство приняло его в свои мягкие, но такие необоримые объятья…
Глава 3
Плеск волн, рассекаемых мощным носовым тараном триаконтеры, навевал покой и умиротворение. Свежий ветер упруго надувал желтый прямоугольный парус над головой, протянувшийся через весь корабль от ростра до кормы, и красное Око Ра в его центре взирало на раскинувшееся перед ним Миртойское море решительно и надменно, как и полагалось великому божеству. Весла за ненадобностью были втянуты внутрь, давая гребцам долгожданный отдых, и сюринкс келевста не нарушал разлитой в горячем, пропитанном солью и йодом воздухе дремотной тишины.
Перегнувшись через низкий борт, Хорив с ленивым интересом следил за дельфинами, резвившимися в такой близости от корабля, что поднятые ими брызги сияющими россыпями окатывали мальчика, заставляя его жмуриться от удовольствия. В нескольких шагах от него Вингнир и Фарика изводили своими бесконечными вопросами главного кормчего Немти – угрюмого кряжистого роме, чьи широкие ладони были покрыты жесткими мозолями от постоянного трения о кормило. Немти отвечал нехотя и односложно, а чаще и вовсе не открывал рта, предпочитая пережидать этот словесный водопад молча, но Хорив давно уже заметил, что внимание детей доставляет старику искреннее удовольствие, хотя он и не спешил демонстрировать это. Дети тоже чуяли это – и буквально льнули к этому хмурому и вечно