– Тебе известно, зачем мы проводим оценку души?
Кивок.
– Правильно, нам требуется установить ее основные характеристики, чтобы в дальнейшем было проще провести пробы на соответствие с потенциальным реципиентом. Так?
Еще один кивок. Номер 2 задышал тяжело, сдавленно, жидкие сопли забили нос, стекали вниз, и он чувствовал, как они липко ползут к верхней губе.
– А аллергическая реакция – это несовместимость пересаживаемой души и организма реципиента. Как думаешь, при чем здесь орехи?
Номер 2 мотнул головой. Он чувствовал, что сопля вот-вот коснется рта; если он высунет язык, точно достанет ее – склизкую, солоноватую.
– Вот именно. Ни при чем. Орехи ни при чем. – Варлам разочарованно вздохнул. – Я скажу тебе кое-что… Кое-что по секрету, ладно?
Номер 2 мелко задрожал. Сопля миновала первый рубеж, медленно затекала в прорезь рта. Ему не нужен был секрет, только не секреты! Но Варлам продолжал говорить:
– Мы понятия не имеем, почему наступает аллергическая реакция.
Номер 2 тоже ничего не знал об особенностях аллергических реакций при пересадке душ, зато с ужасом осознавал происходящее.
– Представляешь? Оценка, прогнозы – это все наибольшая вероятность, но не гарантия. Отсюда тебе и стремительное поглощение. Уникальное. Непредсказуемое. – Варлам присел на краешек стола, откинулся назад. Одна штанина задралась, и высунулись красные носки с котятами. Он выдвинул верхний ящик и закопошился. – Где же, где же… Ах вот! Невероятно, правда? Настолько мы беспомощны перед аллергией.
Номер 2 смотрел на Варлама ошалелыми глазами. Он чувствовал вкус собственных соплей, обреченно пережевывал их губами. Жаль лишь, что осознание происходящего – самое бесполезное знание, которое может быть даровано человеку в безвыходной ситуации.
И Варлам выстрелил.
Тем вечером Мила вернулась с работы поздно. Из Города, где она безуспешно работала в отделе по защите художественных книг, Мила добралась до спальных районов, и здесь суету немного приглушали высаженные ровными рядками мохнатые ели, пахло хвоей. Дорога на электробусе занимала не больше часа. Мила открыла дверь с дежурным «я дома», увернулась от лобового столкновения с лающим Чарликом и, бросив туфли прямо у входной двери, прошла на кухню. В квартире было тихо, Ирман еще не вернулся. Перед Аукционом их задерживали почти каждый день, и Мила привыкла ужинать одна, разве что в компании мертвого писателя, за чьи книги она столько лет боролась, несмотря на запрет Власти. Никаких переизданий, допечаток, свежепечаток не дозволялось, поэтому пытались сохранить хотя бы остатки тиражей.
Первым делом Мила включила домашний монитор, и искусственный голос стал перечислять все важные события их жизни за прошедший день. Мила собрала волосы в пучок, сунула в рот ложку в засохшем сахаре