Все, что не укладывается в узкую тропинку жизненных помыслов, легко признается несущественным, осмеивается, смешивается с грязью и втаптывается в землю. Оттого и выдергивают другим перья те, кто сам никогда не взлетит в небо. Теперь, оглядываясь назад, мне страшно подумать, сколько же богобоязненных, благородных, умных, полных желания служить Солнцу и людям детей погибло под насмешками дурной толпы. Сколько девушек побоялись связать себя узами монашеского служения, сколько юношей оставили мечту украсить голову львиной гривой – обрядовым убором Жрецов – и сколько бравых парней так и не выкупили себе серпы, чтобы снимать жатву из поганых Теней.
Нет ничего отвратительнее лишенной мудрого управления толпы. Вкусивший свободы и одиночества человек рано или поздно расслышит в тишине, окружающей его будни, голос Солнце-бога. Вкусившая безнаказанности и свободы толпа будет слышать лишь собственный лай – перекрикивая друг друга и давя слабейших, люди, поражённые стадностью, как пороком, будут перенимать грехи и страсти друг друга. И если не найдётся свободного помыслами и душой человека, способного указать толпе путь к Солнцу, толпа будет лишь множить новые толпы бестолочей и ублюдков.
Я знаю, о чём говорю, я прекрасно познал толпу изнутри. У этого прискорбного явления множество лиц. Ужаснейшее из них – толпы деревенских невежд, в низости и мерзости своей недалеко ушедшие от пресловутых бродяг, тянущие друг друга к почти животному состоянию, где хорош тот, кто здоров телом, любим в толпе и обделён испытаниями на жизненном пути. Немногим лучше толпы чопорных горожан, погрязших в гордыне и увлекаемых друг другом в вечное соревнование с собиранием злата. Смягчается и добреет толпа, становясь восприимчивой к добру, лишь приходя к Храму и увидев, хоть на мгновение, куда им тащить свои несчастные души.
Менее всех на толпу похожи представители духовенства – жрецы и монахи Солнце-бога, но ими мудро управляют старшие, им дан пусть к Солнцу и у них не возникает сомнений, куда идти.
Мне не повезло. Меня долго окружала толпа, в которой не было ни жреца, ни монаха, и которая снисходила до молитвы лишь по большим праздникам, низводя тем самым молитву Солнцу до очередного праздничного песнопения. Толпа эта меня душила, тщетно пытаясь сожрать с потрохами и увлечь не столько своими пороками, сколько самой однотипностью мышления и поведения, принятой в толпах.
Но я не сломался и не смирился. Я твердо был намерен стать жрецом, не монахом, а именно жрецом. О, Солнце, как же я был отвратительно горд!
Я ушёл в монахи, чтобы начать своё долгое восхождение к Солнцу. Но желанный путь в Полуденный корпус, выпускающий самое большое количество жрецов, был мне закрыт. Толпа оставила на мне слишком много невидимых отпечатков, низведя весь мой потенциал в ничто. Я всей душой желал служить Богу, но не умел этого показать должным образом.
Оставалось