– Ради комбината. Ради нас.
Николаус отвернулся и промолчал. Через пару минут водитель шел вместе с мастером. Он увидел две темные фигуры в окне и с сентиментальным пафосом процитировал: «Под серебряной луной…» Он застегивал рубашку и пиджак на ходу.
– Что случилось, товарищ Хаманн?
– В сушилке прорвало трубу. А труба-то четырехсотмиллиметровая. – Он залез в машину, несмотря на свою полноту, и, пока водитель разворачивался, высунулся из окна и крикнул: – Совы, ложитесь спать! Самый лучший сон – это сон до полуночи.
Они смотрели вслед удаляющейся машине. Из-под шин летел гравий.
Николаус сказал:
– А я просто всегда думаю о том, как мне жить дальше и что мне нужно делать… Не представляю свою жизнь без рисования.
Рольф сделал движение, как будто хотел положить руку ему на плечо, но передумал и сказал:
– Не нужно извиняться. Я тоже хочу добиться чего-нибудь, поэтому и пошел учиться. Тебе просто нужно в какой-то момент понять, для кого ты учишься или для кого ты рисуешь.
– А ты пишешь стихи только для себя или потому, что тебе приносит это удовольствие? Ты их никому не показываешь.
– И правильно делаю, – отмахнулся Рольф, уверенность покинула его. – Белиберда и сырой материал. Возможно, однажды…
Они оставили открытыми обе створки окна. Луна теперь стояла на расстоянии вытянутой руки над лесом, и ее голубовато-белый свет падал на половицы, покрывало Николауса и его любимые пейзажи на стене. Шумели сверчки. Николаус прошептал:
– Эй, Рольф. Ты же поговоришь с Рехой?
– Я просто притащу ее сюда.
Николаус сказал то ли луне, то ли Рольфу, то ли самому себе:
– Я называю ее «девушка с волосами красного дерева».
Ближе к утру, когда стало очень прохладно и над горизонтом поднялись полосы бледно-красного цвета, Хаманн вернулся.
Николаус лежал в траве, когда ребята свернули на тропинку. Трава была желтой, жесткой и больше не пахла. Николаус перевернулся на живот и с любопытством, тщательно сорвал фиолетово-красный луговой цветок. Он увидел приближающихся пятерых членов бригады и покраснел от испуга, а также проклял свои размеры, потому что они не позволяли ему незаметно пробраться в кусты.
Впереди шли Рольф с Рехой, он махал, ухмылялся и напряженно шевелил губами, но Николаус не мог разобрать слов на расстоянии нескольких метров. За ними следовали жизнерадостный маленький Клаус в пестрой рубашке без рукавов – странное пасхальное яйцо на ножках – и Шах в своих узких черных брюках, и Николаус, увидев эту неравную пару на фоне красного вечернего неба, мимолетно вспомнил изображения Дон Кихота и Санчо Пансы. Последним шел Эрвин, его лицо было счастливым и не совсем чистым, а на верхней губе все еще темнела полоска грязи, напоминающая усики. Другие впервые за все время работы в бригаде пригласили его провести с ними вечер, они также позвонили в общежитие и попросили отпустить его на пару часов.
Николаус