Для того чтобы попасть домой, надо было проехаться на лифте, который я ненавидел. Лифт был трясущийся, мелко дрожащий, упрямо едущий, но как будто желающий замереть или полететь вниз. Во дворе периодически рассказывали об очередном лифте, упавшем в недалеко стоявшем от нас Главном здании МГУ. Не знаю, правдив ли был хоть один рассказ, но подробности были душераздирающие. Девушка с парнем спешили на лифт, но ей не хватило места. Парень стал подниматься, лифт упал к ногам девушки, и в нем парень – всмятку.
Лифт был барьером, преградой, которую я должен был преодолеть для того, чтобы попасть к себе домой. Он принадлежал и моему, и чужому миру. Лифт сам был частью порядка, автоматом, который подчинялся моему желанию попасть на нужный этаж, но это было кажущееся подчинение, потому что ходил он в пустоте, там, где скрывались все страшные, беспорядочные стихии нашего дома.
Уют
Квартира, в которой я рос, была очень неуютной. Кабинет отца (площадью 12 м²) был забит книжными шкафами, в углу у двери стояла никелированная кровать и старозаветная тумбочка. В этом углу жила мать отца – Александра Ивановна. В тумбочке хранилось все ее имущество: замасленное Евангелие, маленькая бумажная икона, несколько фотографий, документы в старой сумочке, железная кружка, из которой она пила чай, блюдце, сахарница с кусковым сахаром и щипчиками и всякие бытовые мелочи. Вместо люстры висел абажур с синенькими цветочками, на окнах – белые шторы с синей вышивкой, а стены были оклеены желтыми обоями. На улицу выходила лоджия, проход к которой загораживал двухтумбовый рабочий письменный стол отца, купленный к переезду. Лоджия была пустая, с полочками по бокам и с удобным креслом, сидя в котором я сначала перелистал, а потом прочитал большую часть книг из нашей детской библиотеки. Под окнами была школа, до восьми лет – как вызов, как неведомое и обязательное будущее, а после восьми – как символ навязанной жизни, с которой поделать ничего нельзя, и вся надежда только на субботний день, когда влияние этого символа ослаблялось ровно на сутки.
До получения квартиры мои родители десять лет прожили в общежитии и поэтому обстановкой не обзавелись. Большая комната (23 м²) с эркером, помимо книжных шкафов, была заставлена бестолковой мебелью, а слева от двери стоял круглый обеденный стол. На окнах висели гипюровые креповые шторы, на полу лежал разрезанный пополам большой ковер, а посередине комнаты висел оранжевый абажур.
Я спал на темно-зеленом диване в большой комнате.