Надоело сравнивать солнце с яблоком,
Смогли наконец сравнить яблоко с солнцем.
Я – успокоительная таблетка
Замечательные все-таки люди – поэты. Мало того что они с невероятным проворством и изяществом обращаются со словами и смыслами, им дарована еще и удивительная способность воображать себя кем угодно и даже чем угодно и при этом речь свою вести от первого лица.
Иннокентий Анненский:
Я на дне, я печальный обломок,
Надо мной зеленеет вода…
Николай Гумилев:
Я – попугай с Антильских островов,
Но я живу в квадратной келье мага…
Федор Сологуб:
Я – Фиделька, собачка нежная
На высоких и тонких ногах…
Константин Бальмонт в одном из стихов осторожно сообщает о себе:
Я зеркало ликов земных
И собственной жизни бездонной… –
в другом бурно свидетельствует:
Я – предвечернее светило,
Победно-огненный закат… –
и наконец устраивает настоящий калейдоскоп масок:
Я возглас боли, я крик тоски,
Я камень, павший на дно реки.
Я тайный стебель подводных трав,
Я бледный облик речных купав.
Я легкий призрак меж двух миров.
Я сказка взоров. Я мир без слов.
И каждая маска вполне естественна. За исключением разве что «мира без слов». Слов как раз предостаточно…
«Я – Гойя» – объявляет в одном из самых знаменитых своих стихотворений Андрей Вознесенский, мгновенно увлекается этим способом существования, и тут же следом оказывается, что он еще и «горе», и «голос войны», и «голод», и даже «горло повешенной бабы».
А польская поэтесса Вислава Шимборская начинает один из стихов своих совсем уж невероятной строчкой:
Я – успокоительная таблетка…
Она, эта Шимборская, страсть как любит менять личины. То она жена Лота (помните такого праведника?):
Я оглянулась. Говорят, из любопытства… –
то она – Кассандра (та самая, Кассандра Приамовна, напророчившая погибель Трое):
Это я – Кассандра,
А это мой город под пеплом… –
то вдруг
в пейзаже старого мастера
та, что стоит у озера, – это я… –
и наконец совершенно очаровательное признание:
Я – долгопят, сын долгопята,
Внук долгопята и правнук…
Стихи Шимборской покорили Четыреста Сорок Восьмую.
Покорили и увлекли своим изысканным, сулящим такие разнообразные поэтические радости опытом постижения мира от первого лица. От самого, надо заметить, симпатичного и убедительного лица из всех возможных.
Полина Махлина, 12 лет:
Я – кресло Вольтера,
Знаменитое кресло Вольтера.
Гений на мне восседал часами
И смотрел в голубую даль невидящими глазами.
Миллионы людей его книги читают,
От восхищения слюнки