Ровно через пять суток верблюды встали на небольшой речке, булаке Ишима – Чубарке. Халил с каждой дороги останавливался тут, разбивая последний лагерь.
В городе нужно появляться свежим, не показывать усталость. Так отец учил. «Помыться, выспаться, переодеться и потом только в город заходить. Тебя же ждут дома? Какого ждут? Живого, это понятно… А еще? Красивого или неумытого, грязного? Всегда нужно возвращаться, как будто праздник. Твое возвращение и есть праздник! Можешь сто раз с ног валиться, усталым да без настроения в дороге быть. А как к дому подходишь, чтоб родные только радость видели. Понял? А если понял, то и про подарки не забудь», – смеялся отец. Халил это на всю жизнь запомнил и уже грел в котелке воду для умывания. Ночь переночуют и брод перейдут. Китаец без задних ног спал, отказался мыться.
…Сквозь кваканье лягушек Халил спросонья услышал легкий шорох. Так и не поняв, кто это – выдра или дикий кот, он слегка перевернулся на циновке и почувствовал жесткое, хриплое дыхание у себя над головой. Внезапно кто-то накинул на его голову тряпку и крепко сжал пальцами горло, все сильнее и сильнее, выдавливая кадык наружу. Халил захрипел и что есть мочи дернулся ногами вверх. Бесполезно. Нападавший плотно придавил его к земле, перебравшись на грудь. И душил уже не сзади, а сверху. Халил со всей силы попытался отодвинуть его, но тоже безрезультатно. Руки уперлись в плечи, бей не бей, до лица не достанешь… Вдруг натиск душившего ослаб, сам он, словно тюк зандоны, завалился на правый бок, и что-то жидкое и липкое пролилось сверху. Халил, сорвав тряпку, вскочил с земли и ошарашенно стал озираться. Китаец с окровавленной головой валялся возле его ног, а чуть поодаль, возле потухшего костра, вытирал кинжал Кривой Арсен.
Халил прижал руки к горлу, пытаясь вернуть дыхание, и, присев на корточки, жадно глотал воздух.
– До Тропицкого к Карабеку-хаджи зайди. Он тебя ждет. Этого сам позже схороню.
– Ийх, – только и сумел выдавить Халил и зашелся глухим кашлем.
Глава 3. Литвин
Грудь сдавливало. Словно через плечи на нее надели тугой железный хомут, усыпанный десятками мелких шипов. Каждый вдох давался с трудом, и Литвин, свесив с кровати голову, перехватывал воздух отрывистыми, хриплыми глотками. Приступ «легочной» начался под утро – от сырости саманного дома, запаха плесени и чертовой пыли, забившей все бронхи. Последний раз он задыхался три года назад в Москве, когда «легочная» неожиданно (а она всегда не ко времени) настигла его на конспиративной квартире анархической группы Фрадиза. Перед подготовкой к акции вся группа сидела за столом, а он, с приступом, так же лежал на кровати и, задыхаясь, пытался отговорить товарищей от завтрашней операции.
– Карлов, –