Сказав все это, я неизбежно задумываюсь над реальными причинами своего бездействия, поскольку Ваш ответ на незаданный вопрос подтолкнул меня к честному разговору с самой собой. Прошу понять меня правильно, я пишу Вам, исключительно чтобы объясниться с самой собой. Вам вовсе не обязательно принимать в этом участие. Я не жду от Вас ответа.
Мою лучшую подругу в школе называли Беллой. Это не настоящее имя, и профессор Глоб в своем посвящении упоминает ее иначе. Появлением этого прозвища Белла обязана своей уникальной способности красиво произносить итальянские слова. Иностранные языки давались ей из рук вон плохо, если говорить об умении общаться, но произношение при этом было выше всяких похвал. Ее любимым словом было bellissima. В зависимости от контекста Белле удавалось привносить столько смысла в каждый слог, что слово, произнесенное ей, казалось, начинало значить больше, чем значило на самом деле. По сути, все, что она говорила, несло в себе больше смысла, больше энергии, чем те же самые слова, сказанные кем-то другим.
Мы подружились с первой же встречи, в наш первый школьный день. Она была гораздо ярче меня. Любительница приключений, живущая моментом. Она заражала меня энергией и уверенностью в себе, и за это я ее любила. Что любила она во мне? Я думаю, постоянство. Я всегда была рядом, всегда была готова взять ее за руку. Мы дружили всю жизнь. Всю ее жизнь, если быть точной, ведь я, как Вы знаете, еще жива. А ее уже нет. И всю жизнь мы мечтали о том, как поедем к Толлундскому человеку. Понимаете, мы всегда собирались – когда-нибудь, но не сейчас. Прежде всего, нам не хотелось проглотить все лакомство сразу, вдоволь не насладившись предвкушением. Возможно, мы опасались, что наши надежды не оправдаются. Мы надеялись, что эта встреча будет очень важной (хотя вряд ли сами могли объяснить почему), но существовал риск, что ничего подобного не произойдет. Кое-кто из наших одноклассников самостоятельно сорвался в Силькеборгский музей сразу после выхода книги «Болотные люди» на английском языке, если не раньше. Они вернулись с еще большим чувством сопричастности к Толлундскому человеку, профессору Глобу и всему датскому. Мы с Беллой считали их поверхностными и недостойными, а их опыт – совершенно тривиальным в сравнении с тем, что получим мы. Однажды.
Так и не дождавшись подходящего момента, мы обе совершили одну и ту же ошибку: рано вышли замуж. Я вышла за отца своего будущего ребенка, и меня тут же засосало болото фермерской жизни. У меня было предостаточно времени на размышления о столетиях, которые Толлундский человек провел в торфяном болоте, когда я рассматривала илистые отложения разного оттенка на срезе земли в глубокой канаве и пыталась представить, какие слои выбрала бы в качестве матраса и одеяла для долгого-долгого сна. Свою жизнь я похоронила. Ошибка Беллы была в другом. Она вышла замуж за итальянца. Иногда мне кажется, что, если бы мы в школе не выбрали ей такое прозвище, она бы за него и не пошла. Он был хитрым манипулятором. После