Иногда, когда Ирвинга особенно распирало красноречие, Пьеро записывал его изречения в блокнот. У Пьеро была особая манера пристально смотреть, широко раскрыв глаза. При этом его поразительно голубые глаза светились неподдельным сопереживанием. Тем самым он побуждал Ирвинга делиться с ним сокровенными соображениями.
– Самое главное – это внешность. Людей редко интересуют другие вещи. Они слишком ленивы, чтобы доставлять себе лишние хлопоты. Достаточно просто купить хорошо сшитый костюм, не вникая в человеческие качества, и так далее… Записал?
– Да, все отлично. Только слова танцуют на странице, но ты продолжай.
– Любовь. Такое нелепое понятие. Еще хуже, чем Бог.
Истина заключалась в следующем: Пьеро менее всего нуждался в том, чтобы проводить время с полубезумным старым миллионером. Он оказался единственным сиротой, которого воспитывали как представителя самой состоятельной верхушки общества. Конечно, это имело обратную сторону, особенно если учесть, что у него самого за душой гроша ломаного не было. Ему бы следовало быть лучше приспособленным к работе на фабрике или, может быть, к торговле.
Пьеро нуждался в порядке. Ему требовалась дисциплина. Ему нужно было стать крепче и выносливее. Происходившее развращало его и обрекало на гибель. После сладкой жизни он не был приспособлен ни к какой работе. Мать-настоятельница оказалась права. На попечении Ирвинга он вел жизнь философа, которую никак иначе не мог себе позволить. Такого рода развращенность была присуща многим наркоманам, которым со временем стал и Пьеро.
Когда спустилась ночь, цветы поникли, как девушки, уснувшие на церковной скамье.
Пьеро научился подражать Ирвингу. После двух лет жизни в богатом доме он стал себя вести высокомерно. Когда он прогуливался по улице в Вестмаунте, то, если вы не знали, кто он такой, можно было бы подумать, что это юноша из богатого семейства. Складывалось впечатление, что он вырос на этих улицах. Что у него была обожавшая его мать, надевавшая ему на голову в детстве нелепые беленькие шапочки. Что у него была гувернантка, которая пересчитывала его маленькие пальчики. Она показывала ему глобус и проводила пальцем линию от Монреаля через океан, как будто на другой его стороне было место, куда можно уехать.
По вечерам Пьеро читал Ирвингу вслух. Старику хотелось, чтобы он ему перечитывал классические произведения, которые Ирвинг знал с детства. Пьеро прекрасно читал с выражением. Если на какой-нибудь странице ему попадались незнакомые слова, на следующий день он так их произносил, словно знал всю жизнь. Они звучали из его уст совершенно естественно. Он ведь мог бессознательно запоминать слова, не вникая в их значение. Ему стоило просмотреть газету, и все новые выражения пополняли его лексикон. С годами его словарный запас значительно расширился.
– Ты когда-нибудь задумывался обо всех звездах