– Таракан?
– У нас были специальные названия для положения сбитых с ног противников.
– Например? – спросил я, чтобы ее отвлечь.
– «Дельфин», «танец белого человека», «таракан» и так далее.
Я завязал третий узелок и обрезал леску.
– То, что я тут натворил, – я указал кивком на ее бровь, – сойдет до больницы. Там вами должен будет заняться пластический хирург.
– А эта двойная шина у меня на ноге? Боль адская!
– Это лучшее, что я смог сделать для вас. Без рентгена дальше никуда. Доберемся до больницы, там вам сделают снимки. Если кости не встали на место, я бы рекомендовал – уверен, они согласятся – снова сломать и кое-что вставить. Будете потом звенеть при прохождении металлодетектора в аэропорту. А так – будете как новенькая.
– Вы дважды упомянули про больницу. Думаете, нас найдут?
Мы дружно посмотрели на синее небо в отверстие между крылом и стеной снега высотой в 8 футов и увидели высоко в небе авиалайнер, высота составляла примерно 30 000 футов. После нашего падения прошло уже часов шестьдесят, а мы так и не слышали других звуков, кроме наших собственных голосов, шума ветра и скрипа ветвей. Самолет летел так высоко, что мы его не слышали, только видели – он был похож на крестик.
Я покачал головой.
– Мы его видим, а вот из него нас не видно. Все материальные свидетельства нашего исчезновения лежат под тремя футами снега. Их увидят только в июле, когда растает весь снег.
– Разве разбившиеся самолеты не подают сигналов SOS или еще каких-нибудь?
– Подают. Но наш передатчик разбился на мелкие кусочки и валяется где-то вокруг нас.
– Может, вам вылезти и помахать рубашкой?
Я фыркнул – и даже это причинило мне боль. Я схватился за бок. Ее глаза еще больше сузились.
– Что с вами?
– Перелом нескольких ребер.
– Дайте посмотреть.
Я задрал рубашку. Я не видел свой бок при дневном свете и думал, что обнаружу кровоподтек. Вся левая половина моей грудной клетки была темно-фиолетовой.
– Больно только дышать.
Мы засмеялись.
Эшли пристально смотрела на меня, пока я затягивал у нее на руке шестой узелок, и выглядела уже не такой встревоженной.
– Не могу поверить, что лежу невесть где, вы меня зашиваете, а мы хохочем! Как вы думаете, у нас все в порядке с мозгами?
– Скорее всего, все в порядке.
Я занялся ее предплечьем. То ли от острого края камня, то ли от ветки – на руке красовалась рваная рана длиной дюйма в четыре. На ее счастье, когда самолет вместе с нами, лишившимися чувств, прекратил движение на склоне, она ткнулась плечом в снег. Нажим и снег остановили кровотечение. На эту рану я должен был наложить не меньше дюжины швов.
– Давайте руку! – скомандовал я. – Высуньте ее из рукава.
Она, морщась, повиновалась.
– Кстати, как на мне оказалась эта чудесная рубашечка?
– Это я вас вчера переодел. Чтобы вы не замерзли.
– Между прочим, на мне