А вот за высветившуюся правду – да.
И вот тут-то ты и останешься совершенно один и станешь извиваться, летя в обещанной рассветной тьме. Потому что нечем тебе будет прикрыться. От собственного позора.
Никакая любовь не поможет.
Есть такие ужасные фотографии времён Великой Отечественной войны, когда гитлеровские солдаты обосновались во Львове, и там местные антисемиты гоняют женщин и мужчин, с которых силой сорвали одежду. Они с перекошенными от животной радости лицами, улюлюкая и избивая, пинками заставляют евреев бежать по улицам родного города – и им, насилующим, родного, и им, загнанным, тоже родного. Они, наверное, здоровались раньше на этих улицах. Говорили о молоке. О новостях. Судачили. Сплетничали. Помогали друг другу.
Ходили по этой европейской уютной брусчатке. Будь она проклята.
А теперь – их гонят, как голых крыс.
Смотреть на эти фотографии без содрогания невозможно.
Они потом ещё долго будут мучить тебя.
Как осуществлённый ад.
Который хуже любой смерти.
Поэтому извивайся, вой, разрываемый дикой жалостью к земле, на которую тебе уже не вернуться, и собственного позора на которой не прикрыть.
Не заслонить рукой кучерявый срам.
Не спасти собственной куриной кожи, некрасивых толстых ляжек, дряблого живота.
Вот – какое стихотворение должна была написать Ахматова.
И всюду правда здесь сопутствовала мне.
Её ползучий шаг я слышала во сне
И в мёртвом городе под беспощадным небом,
Скитаясь наугад за кровом и за хлебом.
И отблески её горят во всех глазах,
То как предательство, то как невинный страх.
Я не боюсь её. На каждый вызов новый
Есть у меня ответ достойный и суровый.
Но неизбежный день уже предвижу я, –
На утренней заре придут ко мне друзья,
И мой сладчайший сон рыданьем потревожат,
И образок на грудь остывшую положат.
Никем не знаема тогда она войдёт,
В моей крови её неутолённый рот
Считать не устаёт реальные обиды,
Вплетая голос свой в моленья панихиды.
И станет внятен всем её постыдный бред,
Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед,
Чтоб в страшной пустоте моё осталось тело,
Чтобы в последний раз душа моя горела
Земным бессилием, летя в рассветной мгле,
И дикой жалостью к оставленной земле.
Но это стихотворение написала не она.
А я.
Завидуйте.
Самовывоз
Красный, синий, голубой – выбирай себе любой
Как в норе лежали они с волчком, – зайчик на боку, а волчок ничком, – а над небом звёздочка восходила. Зайчик