Молодой врач, взяв за руку, словно маленького ребенка, вывел ее из палаты и усадил в кресло рядом с постом медсестры. На секунду замешкавшись, будто надеясь в последний момент найти кого-то, кто займет его место, он все же опустился перед ней на корточки. С трудом подбирая слова, сообщил, что скоро приедут люди из соцслужбы, что она не останется одна.
На этой фразе она подняла на него взгляд и посмотрела прямо в глаза. Зрачки за стеклами очков дрогнули, взгляд врача перескочил с левого ее глаза на правый и снова на левый, словно удостоверяясь, что ошибки нет и они действительно разного цвета. Он замолчал на полуслове, вздохнул, повторил, что ему очень жаль, и ушел, испытывая искреннее облегчение оттого, что этой девочкой теперь займется кто-то другой.
Она сидела, смотрела в одну точку и катала в мыслях слово «сирота». Оно всплыло само, откуда-то из подсознания, будто жило там всегда и лишь ждало момента, когда понадобится, и вот теперь заявилось – серое, как застиранная футболка, перекрученное, пронизанное сквозняками.
Коридор – казенный оттенок голубого на стенах, лампы дневного света на потолке, белый кафель на полу. Запах антисептика в воздухе, гул посторонних голосов.
– Ты Лилиан, Лилиан Томпсон? – Медсестра, Роберта, судя по бейджику, встала рядом и, помолчав секунду, поставила на соседнее кресло бумажный стаканчик с мутной коричневатой жижей. – Это какао. – Она замялась на мгновение, не зная, что еще сказать, и добавила: – Иногда от теплого питья становится легче.
«Боже, ну я же не простыла!» – подумала Лилиан, поднимая глаза на Роберту и устало отмечая привычное движение ее взгляда. Ей подумалось, что мама бы оценила всю глупость и бестактность, присущую людям, но следом из вязкого тумана, царящего в ее сознании последние часы, проступила мысль: «Мамы больше нет», – и Лилиан задохнулась.
Простая истина – родителей больше нет, родители мертвы – то всплывала в ее мозгу, то уходила куда-то в темные глубины сознания, позволяя обращать внимание на всякие ненужные мелочи. Обертка от конфеты скользит по кафелю коридора, подгоняемая сквозняком от постоянно открываемой двери; голубая краска на стене облупилась около туалета – видимо, по ней постоянно ударяют ручкой, выходя; лампа дневного света мигает раз в десять секунд.
Лилиан медленно вдохнула, вцепившись пальцами в край сиденья. Она чувствовала, как что-то огромное внутри нее нарастает, режет внутренности, раздувается, становясь все больше и больше, крошит кости, дробит мысли, и знала, что, когда это что-то вырвется наружу, она уже не сможет с ним совладать, и слезы польются ручьем, и им не будет конца – но пока упрямо сопротивлялась, сама не зная зачем.
Она не плакала в салоне искореженного автомобиля, откуда ее вырезали спасатели, не плакала в машине скорой помощи, не плакала в палате – не заплачет и из-за чашки водянистого какао.
Юридически