На этих празднествах традиционно устраивались конные бега и состязания на колесницах, и единственное, что влекло меня в римское летнее пекло, – надежда, что мои тренеры позволят наконец сделать то, к чему я так давно стремился, – принять участие в гонках.
О да, я правил колесницами! И у меня был довольно большой опыт в этом деле, но я никогда не участвовал в настоящих гонках.
Считалось, что гонки на колесницах крайне опасны, и это правда – количество нечастных случаев и даже смертей среди возничих служило тому доказательством. Но при всем этом гонки на колесницах дарили такой запредельный восторг, какой вряд ли испытаешь, принимая участие в других состязаниях.
Мой дед был прославленным колесничим, он одержал множество побед в гонках, и я надеялся, что этот дар передался мне по наследству.
«Прости, цезарь, – сказал однажды мой тренер, – но когда возничий вылетает из колесницы и его насмерть затаптывают лошади – это часть развлечения и скорбят о нем только его родные. Но если на гонках погибнет император, о нем будет скорбеть вся империя».
Тигеллин выразил ту же мысль, но более прямолинейно.
«С твоей стороны безответственно даже думать о том, чтобы брать на себя такие риски, – заявил он и, выдержав паузу, продолжил: – Тем более что у тебя нет наследника. Ты хочешь высечь искру, из которой разгорится гражданская война, как та, которую мы получили после убийства Юлия Цезаря?»
Нет наследника. Это – настоящая боль. У меня была дочь, но она умерла в младенчестве.
«Нет, не хочу», – признал я.
Погрузить Рим в такую агонию… Нет, я никогда не пошел бы на это. Но я страстно желал принять участие в гонках колесниц и молил богов даровать мне защиту. Раньше они мне никогда в ней не отказывали, почему вдруг откажут в этот раз?
Вместе с тем я никак не мог выкинуть из головы пророчество сивиллы[6] из Кум.
«Огонь станет твоей погибелью, – поведала она. – Огонь поглотит твои мечты, а твои мечты – это ты сам».
Однако во время гонок колесниц не разжигают огня, и значит, если внимать ее пророчеству, мое участие в гонках не грозит мне погибелью. Что же до любого другого рода возгораний – в Риме были сформированы когорты хорошо подготовленных пожарных.
Но может, кумская сивилла, говоря об огне, имела в виду нечто другое? Если огонь в ее пророчестве – это метафора? Гнев, похоть, непомерные амбиции… Описывая все эти страсти, мы зачастую сравниваем их с неким пожирающим нас пламенем.
Моей пламенной страстью было искусство, и значит, согласно пророчеству сивиллы, оно же и станет моей погибелью?
«Гони прочь эти мысли, тебя ждет прекрасный день, – сказал я себе, тряхнув головой. – Ты будешь пить охлажденный сок из персидских персиков и гулять вдоль берега моря с женой, дороже которой у тебя нет никого на свете, а потом снова взойдет луна…»
И я вышел на террасу, чтобы полюбоваться жемчужно-бледным небом, обещавшим