«Вот тебе твоя доля».
Мне это обидно показалось.
«Как, – говорю, – я же тех лошадей крал и за то больше тебя пострадать мог, а за что же моя доля такая маленькая?»
«Потому, – отвечает, – что такая выросла».
«Это, – говорю, – глупости: почему же ты себе много берешь?»
«А опять, – говорит, – потому, что я мастер, а ты еще ученик».
«Что, – говорю, – ученик, – ты это все врешь!» – Да и пошло у нас с ним слово за слово, и оба мы поругались. А наконец я говорю:
«Я с тобою не хочу дальше идти, потому что ты подлец».
А он отвечает:
«И отстань, брат, Христа ради, потому что ты беспач-портный, еще с тобою спутаешься».
Так мы и разошлись, и я было пошел к заседателю, чтобы объявиться, что я сбеглый, но только рассказал я эту свою историю его писарю, а тот мне и говорит:
«Дурак ты, дурак: на что тебе объявляться; есть у тебя десять рублей?»
«Нет, – говорю, – у меня один целковый есть, а десяти рублей нету».
«Ну так, может быть, еще что-нибудь есть, может быть, серебряный крест на шее, или вон это что у тебя в ухе: серьга?»
«Да, – говорю, – это сережка».
«Серебряная?»
«Серебряная, и крест, мол, тоже имею от Митрофания серебряный».
«Ну, скидавай, – говорит, – их скорее и давай их мне, я тебе отпускной вид напишу, и уходи в Николаев, там много людей нужно, и страсть что туда от нас бродяг бежит».
Я ему отдал целковый, крест и сережку, а он мне вид написал и заседателеву печать приложил и говорит:
«Вот за печать с тебя надо бы прибавку, потому что я так со всех беру, но только уже жалею твою бедность и не хочу, чтобы моих рук виды не в совершенстве были. Ступай, – говорит, – и кому еще нужно – ко мне посылай».
«Ладно, – думаю, – хорош милостивец: крест с шеи снял, да еще и жалеет». Никого я к нему не посылал, а все только шел Христовым именем без грошика медного.
Прихожу в этот город и стал на торжок, чтобы наниматься. Народу наемного самая малость вышла – всего три человека, и тоже все, должно быть, точно такие, как я, полубродяжки, а нанимать выбежало много людей, и всё так нас нарасхват и рвут, тот к себе, а этот на свою сторону. На меня напал один барин, огромный-преогромный, больше меня, и прямо всех от меня отпихнул и схватил меня за обе руки и поволок за собою: сам меня ведет, а сам других во все стороны кулаками расталкивает и преподло бранится, а у самого на глазах слезы. Привел он меня в домишко, невесть из чего наскоро сколоченный и говорит:
«Скажи правду: ты ведь беглый?»
Я говорю:
«Беглый».
«Вор, – говорит, – или душегубец, или просто бродяга?»
Я отвечаю:
«На что вам это расспрашивать?»
«А чтобы лучше знать, к какой ты должности годен».
Я рассказал все, отчего я сбежал, а он вдруг кинулся меня целовать и говорит:
«Такого