По ту сторону фронта. Георгий Брянцев

к ней, теснит и, кажется, готова столкнуть ее в воду. Наша изба стояла у самого края деревни, вплотную к лесу и отличалась от других. Сложил ее мой дед своими руками по-старинному, с углами, срубленными не в лапу, а в чашу. К летней избе пришил зимнюю. Там такой порядок. И вот встанешь, бывало, осенью до света, возьмешь ружьишко – и в тайгу. Тишина, безветрие. Чувствуешь каждой жилкой, как дышит тайга. Любил я наблюдать рассвет. Дед меня приучил к этому. Он говорил, что человек, не видевший восхода солнца, никогда не будет иметь в жизни счастья. Вот выберусь, бывало, я на полянку и поджидаю солнышко, а кругом тайга непроходимая, мохнатая. Сосны в три-четыре обхвата, черноплечие красавицы лиственницы, густолапые ели, пушистый кедр, нежные березки, заросли таежные. А зверя и птицы там, а рыбы в реках!.. Ну, как не любить такую сторону! Как ее забыть!»

      Шагая по городу, Беляк мечтал: «Хорошо бы сейчас зайчишку потревожить или тетерку подкараулить!» И вздыхал: не до охоты пока.

      После обеда Беляк хотел, по обычаю, прилечь на часок, отдохнуть, но в дверь кто-то громко постучался. Он вышел в переднюю, отбросил крючок – и едва не вскрикнул от удивления. Перед ним стоял и улыбался запорошенный снегом Брынза.

      Этот неожиданный визит смутил Беляка. В голове мгновенно промелькнуло множество тревожных догадок. Зачем он явился? С чьим поручением? Неужели кто-то из подпольщиков попал в поле зрения гестапо? Но кто же: Микулич, Найденов, он сам или новые друзья – Кудрин, Багров? Беляк смотрел на улыбающегося Брынзу и не знал что сказать.

      Брынза, очевидно, заметил смущение хозяина и начал первым:

      – А я к вам, господин Беляк. Можно?

      – Прошу, – коротко ответил Беляк и пропустил в дом нежданного гостя. «Закрою дверь получше, на всякий случай», – подумал он, накинул дверной крючок, щелкнул ключом и спрятал его в карман.

      Брынза быстрыми маленькими глазками оглядел комнату, потом, не спросив разрешения, прошел во вторую и, убедившись, что в квартире, кроме них двоих, никого нет, спросил:

      – Обе ваши?

      – Да, мои, – ответил Беляк, начиная приходить в себя. В душе он уже ругал себя за слабость и минутную растерянность.

      – Замечательно! Скромно и уютно, по-холостяцки. Вы, Дмитрий Карпович, конечно, удивлены моему приходу?

      – Да, удивлен немного, – ответил Беляк и подумал, что другого сейчас, пожалуй, и нельзя было сказать. – Прошу садиться.

      Беляк зажег свечу в подсвечнике. Сели за стол. Освещенный свечою Брынза оказался еще более неприятным. Под глазами висели тяжелые мешки, лицо обрюзгшее, какого-то свинцового цвета, нос большой, мясистый, иссиня-багровый. «Выпить, видимо, не дурак», – подумал Беляк и спросил гостя:

      – Чем могу служить?

      – Видите ли, любезный Дмитрий Карпович, я буду с вами откровенен. Я в прятки играть не намерен.

      Брынза показал явную осведомленность как о самом Беляке, так и о его служебных делах. Он польстил ему тем, что начальство и, в частности, заместитель бургомистра Чернявский о нем хорошего