Мне почему-то захотелось, чтобы хозяйка манерно протянула в нос: «Остатки прежней роскоши». Или насмешливо бросила: «Супруг на мебельной фабрике трудился, а в выходные рухлядь восстанавливал». Или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, я еще не встречала людей, которые не пытались бы объяснить пораженному визитеру, «откуда дровишки». Но она молча сняла с головы тюрбан, стянула халат и осталась тщательно причесанной дамой в синем классическом платье из тонкой шерсти. Я с беспокойством взглянула на ноги Альбины Львовны. Они были обуты в кожаные лодочки на каблуке средней длины и толщины.
– Извини за то, что разоблачаюсь при тебе, Полина, – тихо сказала соседка. Вероятно, приглашение в святая святых предусматривало автоматический переход на ты. – Но выход на секунду в прихожую и возвращение в человеческом обличье отдает театральщиной.
– В театральщине нет ничего предосудительного, – осторожно пискнула я.
– Да, да… Весь мир театр, и люди в нем актеры… Или ты обо всем этом? Похоже на декорации? – показала на интерьер плавным жестом экскурсовода хозяйка. – Я не привыкла выделяться из толпы. Посмотрела на женщин своего возраста и достатка и начала соответствовать. Чем меньше поводов трепать твое имя в пересудах ты даешь, тем крепче твое здоровье. Не так ли?
– Некоторых это стимулирует, – не согласилась я.
– Я не нуждаюсь в стимуляторах такого рода.
Меня потрясла не стоимость наполнявших квартиру вещей. Было ясно, что они покупались в ту пору, когда оценивались в копейки, считаясь символом ретроградства. Мама рассказывала о вынесенных на помойки старинных гарнитурах и заменивших их журнальных столиках на тонких круглых ножках, диван-кроватях и гибридах мягкого стула с жестким креслом. Она тогда была маленькой, и плакала из-за того, что бабушка не разрешала тащить в дом «красивые, будто кукольные» предметы чужой обстановки. Пленила меня бездна вкуса, скорее всего врожденного, и стоицизм, с которым его скрывали. Причиной могла быть и обычная боязнь ограбления, и годами формировавшаяся собственная философия. Я бы увлеченно докапывалась до этой самой причины, не висни камнем на шее просьба Измайлова.
– Присаживайся, Полина. Я организую чаепитие.
И лишь тогда я сообразила, что все еще держу в руках пакет с рулетом, а несносный Пончик нежится на своем роскошном ложе и не вымогает угощение. Как же ей удалось заставить собаку столь разно вести себя в разных условиях? Ведь на улице этот негодяйствующий элемент, по словам выгуливавших его девчонок, не брезговал вынесенными дворнягам объедками и увязывался за каждым, кто ел мороженое. Я передала сладости хозяйке и испытующе уставилась на спаниеля. Он, не поднимая век, картинно перевернулся на другой бок. Феномен.
Мы