Зенкович повернулась к преподавателям и окинула их заговорщицким взглядом.
– Что сделала эта девочка? – спросил директор Иннокентий Иванович.
– Она плохо вела себя в усадьбе Прончищевых! Она осквернила имущество и причинила вред детям. Душа этой девочки черна, как угольная шахта.
Ее слова прозвучали как приговор. Мне хотелось провалиться сквозь землю, не желая слышать несправедливых обвинений в свой адрес. Что-то разрывало меня изнутри, обида теснилась в груди, дыхание становилось затрудненным, слезы наворачивались на глаза. Мне было ужасно стыдно, и преподаватели смотрели на меня как на маленького дьяволенка. Я чувствовала себя самым плохим ребенком на свете.
Противная Зенькович доносила все в таких ярких красках, что у присутствующих сложилось в голове ужасающее представление обо мне. Воспитанницы смотрели на меня со страхом, но большинство – с сожалением.
– Очень жаль, – грустно сказал директор.
Преподаватели смотрели на меня, а я ждала приговора, едва сдерживая крик души.
– Если ты так любишь озорничать, то и фамилия тебе нужна соответствующая. Кроме того, твой отец, наверняка был беспробудным пьяницей. У хороших людей не рождаются такие непослушные дети.
Моя милая Шурочка смотрела на меня сочувственными глазами и даже попыталась возразить подлой Зенкович, но та ничего не желала слышать. Никто не вставал поперек слову Зенкович, так как она была дочерью дворянина, жертвовавшего на приют приличные суммы денег.
– Пишите Александра Андреяновна. Инициалы этой девочки – Проказина Софья Тарасовна. Пусть ее инициалы говорят сами за себя и предупредят людей.
Считалось, что имя Тарас означает «беспокойный», «смутьян», «бунтарь», и родители избегали давать это имя своим детям. Таким образом, Зенкович хотела приговорить меня к несчастливой судьбе.
Так я стала Проказиной Софьей Тарасовной. Всеми фибрами души я ненавидела свои инициалы и не могла смириться со своей новой сущностью. Воспитанницы долго утешали меня, пока я лежала уткнувшись в подушку, вся дрожа и горько рыдая. Так и пролетел мой первый год обучения в этом месте.
Наша форма сменилась на синие платья и черные кашемировые фартуки. Эта форма нравилась нам гораздо больше. Согласно правилам Воспитательного дома, как назывался приют в 1771 г., старшие девочки «прикреплялись» к младшим. В обязанности девочек входило следить за чистотой и опрятностью нашей одежды, а так же обучать нас правилам личной гигиены. Вырастая из платья и обуви, старшие обязаны были в хорошем состоянии передать вещи младшим. Таким образом, все, что перешло от них к нам, отныне было в приличном состоянии.
Помню как на одном из уроков рисования одна из учениц испачкала краской свою одежду. Преподаватель