Сбросив роскошный колет моды начала прошлого века, полагающийся мне по роли, я тщательно смыл с себя грим и обмылся с помощью губки и таза с водой до пояса. Я уже успел вытереться и переодеться в свой скромный повседневный костюм: узкие кюлоты2 тёмно-синего тонкого сукна, такого же цвета жилет, сверху – облегающий вишнёвый жестюкор3, и завязывал шейный платок, когда в каморку постучалась Клодетта. На этот раз она была воплощённое благонравие. Скромно потупив глазки и, чертя по полу носком туфельки так, чтобы из-под подола мне была видна узкая щиколотка, девушка стала извиняться за своё поведение.
– Что-то на тебя совсем не похоже, – с сомнением заметил я, глянув-таки на соблазнительную ножку.
– Признавайся, сестрица Кло, какую каверзу ты задумала?
– Не ходи туда, Тони, – вдруг попросила она.
– Куда это туда? – сделал я непонимающее лицо.
– На площадь.
– Откуда ты знаешь, куда я иду?
– Я прочла письмо, вытащила его из обшлага, пока ты пыжился перед старухой.
Так мило Клодетта называла двадцатишестилетнюю Соланж.
– Положим, ты и отдавать его не спешила, но я прощаю тебе все твои козни. Будь умницей впредь и знай, читать чужие письма грешно.
– Почему ты не спросишь, кто его принёс?
– Хорошо, спрашиваю. Кто его принёс, Кло?
– Мужчина, думаю, дворянин. Он был при шпаге.
– Я тоже бываю при шпаге, это ничего не значит. Согласись, Клодетта, дворянин в роли письмоносца, это слишком.
– Вот поэтому и не ходи туда. Я не переживу, если с тобой что-нибудь случится.
– Ну, ты пока мне не жена, сестрица Кло, и тем более – не мать. Позволь мне самому решать, как вести свои дела. Куда ходить и что делать.
С этими словами я запахнул плащ, надел треуголку, взял трость и собрался выходить, но девушка схватила меня за руку. Её мольба и искреннее огорчение тронули моё сердце.
– Кло, я обещаю, что буду осторожен, но не более.
– Тогда поцелуй меня ещё раз, на прощание.
– Клодетта, ты невыносима!
Охваченный вполне объяснимой злостью, я грубо отстранил её и выбежал, слыша за спиной начинающиеся всхлипы. Нет, до чего настырная особа! Я не железный и могу не совладеть со своим естеством. А жениться – ну уж нет, это не для меня.
На освещённом крыльце нашего театра я посмотрел на часы – единственный подарок моей матери. Английские, в серебряном корпусе с инкрустацией из золота, они, безусловно, слишком хороши для бедного провинциального актёра. Но даже в самые безденежные времена я и не помышлял их продать. Была четверть одиннадцатого, чтобы поужинать в ближайшем трактире времени более