Юрьев день. Александр Анатольевич Стрекалин

мать, я взялся за книгу, чтобы как-нибудь её спровадить, но учить ничего не хотелось, хотя выпускные экзамены были уже на носу. Русиш я и так сдам, а с алгеброй мне Настя поможет. Остаётся ещё история, но с ней проблем быть не должно. Даты отскакивали от меня, как горох от стенки, царей я знал всех поимённо, как-то они сами собой запоминались, хотя всё, что было до Великой Октябрьской социалистической революции изучалось нами весьма формально. А вот что после неё, тут уж будь добр, знай чётко, да ещё применительно к роли личности в истории. Но чем дальше от Октября – тем слабее. Братья Ульяновы, Временное правительство, штурм Зимнего, это да, это – как «Отче наш». Троцкий, Сталин, Берия, Хрущёв, Брежнев – по нисходящей. Вот Гагарин – это наше всё. Как sputnik, и целина. А вот «перестройка» – было словом почти ругательным. Про неё нам знать было не обязательно, но про неё мне отец может порассказать – будь здоров.

      Закрыв учебник, я растянулся на диване, и закрыл глаза. Снова представил, как Солнце, такое нещедрое у нас, золотило Настины волосы, ласково оглаживая их, перебирая между пальцами, а стоило ей подставить лицо тёплому весеннему ветру, как тот тут же срывал их с плеч, насыщая ароматом терпких таёжных трав, словно ухаживал. Её звонкий смех стоял у меня в ушах, и я даже немного потряс головой, чтобы отогнать видение. Как же, оказывается, мне её не хватает, кто думал.

      Со злостью швырнув книгу на стол, я сел на диване, не зная, что предпринять. Единственный человек, кто продолжал со мною общаться, ни смотря ни на что, была она, но и её я сегодня умудрился оттолкнуть. Поэтому, поискав в столе самый красивый камушек, гладкий, найденный мною в депо, я решил отдать его Насте. В нём можно сделать дырку и носить на верёвочке на шее, или на запястье. Вдруг она будет рада?

      Проскользнув мимо кухни и второпях зашнуровав кеды уже в подъезде, я выбежал на улицу. Смеркалось, и, как всегда в это время дня, во дворе обезлюдело. У нас в городе вообще решительно нечем заняться вечером, если ты не молодожён, или не пенсионер. Даже последние пионеры уже вернулись из своих кружков и оттирали с пальцев клей, не говоря уже про ребят моего возраста. Куда податься, когда тебе шестнадцать, и ты «враг народа»? Не самолётики же дома клеить. Я перестал это делать уже давно, когда понял, что они могут отсюда улететь, а я – нет.

      Оглядевшись, и для проформы обойдя вокруг своего дома, я пошёл к Настиному. Там, на раздолбанных железный качелях сидела вся моя братва: Санчес, Саня, Олег и Васёк. В нашей компании были и другие пацаны, но эти были её костяк. Ну и я.

      Сидели пацаны тухло, как на уроке, ни карт тебе, ни шахмат. Увидев меня – заершились. Ну ладно Санчес – он со мной в одном классе учится, и ненавидит меня теперь по инерции, но эти-то дебилы за что? Гнилое дело.

      – Здарова, пацаны, – процедил я, подходя к ним, но руки не подал. Непонятно.

      – Обаце, Валёк, – ответил за всех Санчес, плюнув мне под ноги. – Ты ещё здесь?

      – Здесь.

      – А я тебя в упор не вижу, с-сука. Откуда звук, ребза? –