– А вот одна дева в глядельцо поглядела, да и обомлела: нос крючком, голова тычком, а на рябом рыле горох молотили.
Мишка приставляет к носу лапу, заменяющую на этот случай зеркало, и страшно косится глазами, во всей красоте выправляя белки.
– А как старые старухи в бане парются, на полке валяются? А веничком во как!., во как!.. – приговаривает хозяин, когда Мишка опрокинулся навзничь и, лежа на спине, болтал ногами и махал передними лапами. Эта минута была верхом торжества медведя, смело можно было сказать ему: «Умри, медведь, лучше ничего не сделаешь!»
Ребята закатились со смеху, целой толпой присели на корточки и махали руками, болезненно охая и поминутно хватаясь за бока. <…>
– Одна, вишь, угорела, – продолжал мужик, – у ней головушка заболела! А покажи-ко, Миша, которо место?
<…> Мишка сел опять на корточки и приложил правую лапу сначала к правому виску, потом перенес ее к левому…
– Покажи-ко ты нам, как малые ребята горох воруют, через тын перелезают.
Мишка переступает через подставленную палку, но вслед за тем ни с того ни с сего издает ужасный рев и скалит уже неопасные зубы. Видно, сообразил и вспомнил Мишка, что будет дальше, и крепко не по нутру ему эта штука. Но знать, такова хозяйская воля и боязно ей перечить: медведь ложится на брюхо, слушаясь объяснений поводатаря:
– Где сухо – тут брюхом, а где мокро – там на коленочках.
Топтыгин неприязненным ревом встретил приказание. <…> С величайшею неохотою поднимает он брошенную палку и, схватив ее в охапку, кричит и не возвращает. <…> Наказанный за непослушание, медведь начинает сердиться еще больше и яснее: он уже мстит за обиду, подмяв под себя вечно неприязненную «козу»-барабанщика, когда тот, в заключение представления, схватился с ним побороться. <…> Мишка валится навзничь, опрокидывая на себя и «козу»-барабанщика.
– Приободрись же, Михайло Потапыч, – снова затянул хозяин после борьбы противников. – Поклонись на все четыре ветра да благодари за почет, за гляденье, может, и на твою сиротскую долю кроха какая выпадет.
Мишка хватает с хозяйской головы шляпу и, немилосердно комкая, надевает ее на себя, к немалому удовольствию зрителей, которые, однако же, начинают пятиться в то время, как мохнатый артист, снявши шляпу и ухватив ее лапами, пошел по приказу хозяина за сбором. Вскоре посыпались туда яйца, колобки, ватрушки с творогом, гроши, репа и другая посильная оплата за потеху. Кончивши сбор, медведь опустил голову и тяжело дышал, сильно умаявшись и достаточно поломавшись.
Представления с медведем происходили следующим образом. По приходе в село вожак ударял в барабан, на звуки барабана сходился народ. «Козарь» начинал плясать. Медведь, понукаемый цепью, тоже плясал, выделывал некоторые штуки (кланялся, кувыркался) пред глазами собравшейся толпы и под приговоры вожака. Вот эти приговоры.
«Первый раз как за цепь возьмешь и тряхнешь, приговаривали:
– Вставай