Первый раз – прямо из Кедровой пади.
Вид у меня был тогда такой, будто я сбежал со съемок картины «Неотправленное письмо»: весь черный (где моя белая кожа?), небритый, обкусанный мошкой и клещами, рабочие бутсы, штормовка и полевая сумка «наперевес». Рядом Шретер с развевающейся бородой и в кедах, с «сидором» за плечами.
Пошли сперва в баню, потом в кино, и нам сразу дали две контрамарки («Наверное, всё по тайге ходите?»). Вообще, у нас образовался богатый опыт христорадничания. Даже хлеб нам в военных частях начали подавать бесплатно и в размерах не менее пяти буханок. Здесь ведь кругом одни погранзаставы, и они для нас всегда готовы.
Радужное настроение целый день: так хорошо поговорили с Лелей по телефону, и она даже почихала мне в телефон, т. е. весь «ритуал» выполнила на все сто процентов.
В общем, мы все прожигали жизнь кто как хотел. Пили и пили газированную (а не через марлю неизвестно что) воду. Миша, находившись, спал после бани в гербарии. Мы со Шретером, как уже писал, отправились в кино. Младшие шлялись неизвестно где. Мы со Шретером после кино решили идти в музей и т. д. и т. п. Вот только ничего спиртного не пили: Шретер давно установил строжайший сухой закон.
Вечером со Шретером пошли ночевать к Оське, он уже в чинах и при должности. Ведь школьный еще мой друг, и мы вместе в войну были направлены в военно-морское училище. Он располнел, одомашнился, Аллочка, его жена, всё удивлялась, что мне доставляет удовольствие мотаться по экспедициям: Оська, мол, давно уже считает, что его место здесь, за столом в Гидроуправлении, и в экспедиции не ездит, а ездит в Пятигорск лечить печень. А я вот, надо же, даже здесь обнаружил у себя присосавшегося клеща и выковыривал его иголкой.
(Оська, дорогой мой покойный друг, Иосиф Владимирович Поляк, капитан первого ранга, и ты, дорогая Аллочка, я ведь помню всегда и люблю вас, и знаю, что вы всегда понимали шутки, потому и написал всё шутливо.)
Нас со Шретером они встретили и принимали, как родных. И так же, как самых своих близких, принимали и провожали нас, когда потом мы, вся наша дружная когорта, вместе с нашей будкой, погрузились на пароход – на Сахалин.
Какой гнусный городок был Южно-Сахалинск. Везде воняет, как в мусорной яме. Чуть свернешь с главной улицы на торговую – сразу японские трущобы. Косые, длинные, деревянные, грязные, серые дома. Крохотные продолговатые окна-«фонарики», ребристые трубы, тоже длинные-длинные, торчат не над крышей, а тянутся вдоль фасада и вверх, словно высовываясь из стены.
Крыши с загнутыми концами, ромбовидные фронтоны, длинные «коньки» на крышах непонятного (мне) назначения. Всё это как на гравюрах. Я даже зарисовал эти крыши и окна, потому что в описании трудно другому увидеть. Стены домов обиты листовым железом.
А на главной улице под деревом сидят на корточках старые кореянки и беседуют, не глядя, что на окраине, судя по всему, что-то горит. Может быть, дом?… Оттуда вырывается