Лиля мало что поняла из строгого научного доклада матери. Евгения Александровна редко заботилась о простоте слога. Но девочка поняла всю боль миниатюрного создания на ладони, трепетавшего от несправедливо нанесенной обиды. Существо было предано с рождения, коварно изгнано близкими людьми и, несомненно, по мнению ребенка, нуждалось в защите.
– Мамочка, милая, родная, позволь мне оставить звереныша. Я назову его Гуманоидом и стану ему настоящим родителем. Посмотри, какой он несчастный и одинокий!
Евгения Александровна поначалу возмутилась, но, глядя в глаза ребенка, полные слез и жалости, вдруг неожиданно смягчилась.
– Ладно, забирай этого монстра. Но помни, что будешь сама лично кормить его. И, скорее всего, он все равно не выживет, потом не реви и не порти мне нервы.
Лилю накрыла волна восторга и нежности. Она нашла старую картонную коробку из-под обуви и наполнила ее самым чистым песком, набранным возле реки. Затем нарвала луговых цветов, зеленой травки и соорудила царское ложе своему первому питомцу.
Девочка научилась кормить Гуманоида пипеткой. Он доверчиво выползал из коробки на детскую ручку, не видя ее, так как глазки его были еще слепы и не открылись. Им не хватало силы жизни. Но летучая мышь всегда чувствовала близкое присутствие Лили, ее материнское тепло и участие. Зверек открывал крохотный ротик в приветственном восторге, ловко цепляясь цепкими коготками за указательный палец, и уютно размещался на нем для последующего кормления. Лиля аккуратно набирала молочко в пипетку и по капле, чуть дыша, насыщала такое родное существо. Брюшко у летучей мыши, в отличие от основного кожистого и темного тельца, было абсолютно прозрачным. И девочка знала, что пузо следует заполнить ровно наполовину, чтобы ее прирученное маленькое счастье было сыто и довольно. Иногда Гуманоид расправлял перепончатые крылышки и обнимал пальчик девочки в полную силу своих неуверенных способностей. Обнимал доверчиво, ласково, прижимаясь прохладной щечкой, которая была не больше булавочной головки. Но для Лили он был большой и полный значимости, сердце девочки всегда наполнялось любовью и вторило ответным чувством.
Гуманоида не стало спустя пару месяцев. Он плохо развивался, сил его хватало только на робкую, старательную нежность. Зверек хватался за Лилю как за саму жизнь, обретая в ней смысл и желание двигаться дальше. Но Лиле надо было срочно уехать с классом на выходные, и она поручила малыша матери. Евгения Александровна, не обладая чуткостью ребенка, да и в целом не испытывая нежности к случайному уродцу в доме, случайно влила молока больше, чем следовало. Гуманоид задохнулся. Его скорбная дорога жизни закончилась, так и не успев расправить крылья. Он не познал то, для чего был рожден – полет в ночи. Но его человеческая мама всегда верила, что он воспарил к звездам и там безмолвно улыбается ей, сияя наконец-то раскрывшимися глазками.
Вернувшись