Что до меня, я позволила себе поддаться очарованию, дурману, опьянению придворными балами. Для меня стала наваждением потребность демонстрировать себя, позволять себя разглядывать, постоянно чувствовать себя выставленной напоказ. Очень скоро «выглядеть» стало для меня важнее, чем «быть».
Двор воистину являлся единственным местом, где ты сталкивался с людьми, так с ними и не познакомившись…
2. Красавица и чудовище
Выбор Александра пал на меня не потому, что я была богата, умна или образована, а лишь потому, что я была «красавицей, красавицей, красавицей», как скажет восторженная и шутливая Долли Фикельмон, одна из его бывших любовниц.
Александр только-только пересек символический рубеж тридцатилетия; он горячо желал «остепениться». Разве не сам он написал: «Мне уж тридцать минуло. В тридцать мужчине должно жениться». Он прекрасно осознавал, что при дворе его образ «старого холостяка», несмотря на все его бесчисленные победы, пятнает его репутацию.
Знаменитый «Летучий Голландец» после долгого плавания окончательно решил бросить якорь! Я стала его тихой гаванью, по крайней мере, он так надеялся.
В нашем обществе главным была видимость. Александр желал поступить согласно нравам и обычаям того времени: остановить свой выбор на красивой женщине. Мой облик в некотором смысле придавал Александру определенный вес по образу и подобию богатого «барина», вроде тех, кто кичился обилием своих «душ», как то описано в романе Николая Гоголя.
Красота была единственным моим достоянием. Александр прекрасно это понял, я была его рыночной ценностью, наградой, которой он козырял, плодом его побед!
Мы, красивые русские женщины, обеспечивали социальный статус мужчинам, которые нами обладали. С какой великой гордостью на каждом балу мужья с выставляли нас напоказ; как же это походило на парад молодых кобылок в праздничной сбруе. Никто не осмеливался показаться при дворе без парадного убора в виде женщины – супруги, любовницы или обеих сразу. Невозможно было представить себе аристократа без юной красавицы.
В этой аристократической конюшне сочетались браком производили безупречное потомство благодаря скрещиванию чистокровок. Нас выбирали, потому что мы были прекрасными производительницами. Красота наших детей искупала неблагородную внешность наших мужей.
Но они были так горды своей плодовитостью… особенно, если им «приносили» отпрысков мужского пола, которые обеспечат продолжение благородного рода и увековечат их имя в истории. В большинстве своем погрязшие в праздности, придворные мужчины придумывали себе некую деятельность, которая позволила бы им занять свое время и придать себе значимости в глазах императора; возможность предъявить восхитительные плоды своих побед в сопровождении очаровательных детей создавала идиллическую картину: у них возникала иллюзия существования, наличия смысла жизни. Vanitas vanitatum et omnia vanitas!