Все новое Илья всегда воспринимал с юношеским пылом, его жажда знаний была неутолима. Живой, мгновенно на все реагирующий, он был остер на язык: когда в его умных глазах вспыхивал огонек, следовало ожидать неожиданного или глубокого замечания, всегда исполненного юмора.
Еще одна черта, роднившая его с Пушкиным, – неоспоримый шарм, дар покорять, насколько я могу судить по количеству девочек, для которых он был центром притяжения. Его товарищи-мальчики относились к нему с любовью и восхищением; даже старшие приходили спрашивать у него совета!
Его чувство справедливости, такое же обостренное, как у его любимого поэта, заставляло Илью вставать на защиту своих одноклассников, когда он считал их жертвами необоснованных санкций, и в таких случаях он превращался в самого красноречивого адвоката; он не жалел своих талантов юного страстного оратора, и иногда ему удавалось переубедить взрослых!
Илья в полной мере наслаждался жизнью. От него исходила дерзкая радость бытия, и, как ни удивительно, казалось, что все ему удается: его интеллектуальные способности открывали ему двери самого престижного юридического университета.
Я жил во Франции и руководил в Нормандии одной из самых уважаемых школ-пансионов. Ученики съезжались к нам со всего света, и многие – из России.
В моей долгой карьере директора школы он стал самым выдающимся иностранным учеником, какого я только видел, и, учитывая, что он был не по годам развит, самым зрелым и здравомыслящим. При поступлении в нашу школу он не говорил ни слова по-французски, а год спустя он без всяких записей произнес поразительную, трогательную речь на праздновании окончания учебного года; тысяча человек – родителей, преподавателей и учеников – устроили ему дружную овацию!
Увы, внезапная остановка сердца скосила его в самом расцвете лет.
Этими строками я хотел бы с большим волнением почтить его память и выразить его родителям самое глубокое сочувствие и самое искреннее расположение.
В силу бессознательного атавизма меня всегда привлекала русская литература; очевидно, сыграл свою роль тот факт, что моя бабушка была русской.
Однажды в Париже в метро я заметил огромную афишу, объявляющую о единственном представлении «Евгения Онегина», которое должно было состояться в тот же вечер. Для меня Пушкин был неким русским автором, и прочел я у него, должен признаться, всего одно произведение – «Пиковую даму».
Не хотелось бы проявлять излишнюю жесткость или высокомерие, но Пушкин во Франции разделил судьбу Марселя Пруста. За исключением небольшого числа особо начитанных, мало кто ознакомился со всем его творчеством, зато все знают историю с пирожным «мадлен» и лелеют иллюзию, что являются страстными почитателями прустовской прозы.
Я поспешил в театр Шатле, где шел спектакль; в тот вечер был аншлаг, но мне удалось купить билет с рук.
Я увлеченно следил за развитием сюжета, потрясенный необычайной игрой артистов.
Хотя русский язык мне был совершенно не знаком, в знаменитом письме главной героини, Татьяны, я сумел ощутить и прочувствовать все нюансы трагической печали.
Подобно виртуозному скрипачу, Пушкин извлекал из своей «Страдивари» волшебные мистические ноты, пришедшие из иного мира.
Низкий, идущий из самого нутра меланхоличный голос Онегина отвечал пронзительной, душераздирающей жалобе Татьяны; она изливала свое любовное отчаяние и смятение.
Я впервые слушал русскую оперу, и этот трогательный дуэт потряс меня; едва вернувшись домой, я устремился к книжным полкам, торопливо прочел французский перевод драмы, и тут я понял: Пушкин был гением!
С той поры случилось так, что я на целых пять лет перебрался в Россию, в Москву. Всего сто метров отделяют меня от дома, где жил Пушкин со своей женой Натальей, окна моей квартиры выходят на маленький сквер, где возвышается статуя… Пушкина.
Я увлекся историей жизни и мучительного конца этого поэта и писателя, Александра Сергеевича Пушкина, погибшего на поле чести.
Во вступлении к своему «Началу автобиографии» он писал: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи … От него произошли Мусины, Бобрищевы… КАМЕНСКИЕ!»
Прочтя эти слова, я почувствовал, как радостно забилось сердце, и наивно увидел в них сбывшееся предчувствие.
Предназначение или любопытное совпадение?
Введение
Эта история истинна, поскольку я сам ее выдумал.
Пушкин для России является тем же, чем Гюго и Бальзак для Франции, Шекспир для Англии, Гёте для Германии, Данте для Италии, Сервантес для Испании…
Пушкину посвящены многие сотни книг, ни один другой русский автор, даже Достоевский или Толстой, не знал такого пристального изучения, такого количества толкований и такого восхищения.
Однако, насколько мне известно, не было ни одного исследования, посвященного Жоржу Дантесу, убийце Пушкина; очень немногие писали о