ища в себе восторг и вдохновенье,
он в зеркале своём, развеселясь,
вознёсся, как во вдруг Освобожденье.
Он был волной, коснувшейся небес,
танцующим среди песков верблюдом.
Летал на гору. Окунался в лес,
надеясь повстречаться с Робин Гудом.
Он был звездой, плывущей по воде
без сожаленья и без укоризны.
Был стрекозой, летящей па-де-де,
поднявшимся над всем в начале жизни.
Был карнавальной трапезой, питьём
И музыкой освобождённых ритмов.
Он был Красоткой. И Весёлый Гном
влюбился навсегда. Без алгоритмов
не зная, что он – Дух, что никогда
никем другим он для него не станет.
И долго-долго будет течь вода,
пока, быть может, он его вспомянет.
Вселенский Дух. В нём дышит всё и вся.
И в глубине родного зазеркалья
он, неизбежно жребий свой неся,
хранит сосуд с Вселенскою Печалью.
Затем, чтобы в надёжной глубине
хранилось бы не ставшее забвеньем.
И тонкий флёр былого где-то вне
скользнул по радости непреходящей тенью…
«Привет, друзья! Великий день настал…»
– Привет, друзья! Великий день настал, —
проговорил мышиный предводитель.
Он – живописен. Не велик, не мал.
Манер и чувств изящных повелитель.
Усы – вразлёт. И шляпа – набекрень.
Жест правой лапкой, требующий слова:
– Нам всем не нравится над нами эта тень, —
сказал, взглянув куда-то вверх, сурово.
– Да, нам не нравится, – сказал он снова вдруг, —
и темнота, и наглость полной ложкой
и – непобедный, но коварный Дух.
И это – первый враг наш после кошки…
Раздался смех, и в тишине густой,
не дав её сомнению ни шанса
и вопреки искусству конферанса,
раздался голос ясный и простой:
– Не нравится – так убедите всех,
что вы сильнее… И – повальный смех
распространился вширь на чердаке.
И – будто дрогнул замок на песке…
Но замка не было. Зато под самой крышей,
тесня друг друга, сплошь стояли мыши.
Их карнавальный вид – пастух, солдат,
кузнец в защитном фартуке и шлеме,
и – женщина, чей муж и сын, и брат
плечом к плечу стояли между всеми…
И, будто нет пространства, нет пути
иного им, как только враз и вместе
идти вперёд… идти, идти, идти
к большой победе мужества и чести.
И был момент, когда в какой-то миг
игра переместилась вдруг в реальность.
И темнота, сорвавшаяся в крик,
нарушила немую театральность.
И виделось одно – пастух, солдат,
кузнец в защитном фартуке и шлеме,
и – женщина, чей муж и сын, и брат
плечом