На задней части этой палубы есть пространство, определенное для низшего класса путешественников. Это никогда не бывают американцы, а это земледельцы ирландские, или бедные немецкие эмигранты на пути к далекому северо-западу; остальные негры – свободные или по большей части невольники.
Войдите в каюту, и вы будете поражены новиною сцены. Вы увидите великолепную залу, может статься футов в сто длины, устланную богатым ковром, украшенную щегольскою мебелью – дорогими креслами, диванами, столами, с позолоченными стенами, увешанными гравюрами; хрустальным люстры висят с потолка; много дверей, ведущих в каюты, с каждой стороны, и огромная зеркальная дверь закрывает вход в святилище, называемое «дамской каютой»; словом, вы приметите вокруг вас роскошь, к которой, как европейский путешественник, вы не привыкли. Вы только читали подобную сцену в какой-нибудь восточной сказке – у Мэри Монтегю, или в «Арабских ночах».
Иногда все это великолепие печально противоречит обществу, занимающему эту каюту: вас вдруг поразит толстый сапог, протянутый на перекладине щегольского стула, или пятно табачное на богатом ковре! Но это вещи исключительные и еще более теперь, нежели в то время, о котором я пишу.
Рассмотрев внутреннюю постройку «Западной Красавицы», я вышел из каюты на большое открытое пространство, место отдыха для пассажирок мужчин. Это просто продолжение каютной палубы, выдающееся вперед и поддерживаемое столбами, опирающимися на главную нижнюю палубу. Навес закрывает это пространство от дождя и солнца, и низкие железные перила делают его безопасным. Будучи открыто спереди и с обеих сторон, оно позволяет наслаждаться прекрасным видом, а прохладный ветерок, производимый движением парохода, делает это местечко приятным убежищем. Множество стульев доставлено тут для удобства пассажиров и курить позволено.
Тот мало интересуется движениями человеческой жизни, кто не может убить часа в наблюдении над плотиною Нового Орлеана; усевшись и закурив сигару, я намеревался провести час в этом интересном занятии.
Глава III
СОПЕРНИЦЫ
Часть плотины, находившаяся перед моими глазами, известна под названием «пароходной пристани». Десятка два-три судов лежать вдоль деревянной плотины, слегка выдающейся в реку. Некоторые только что воротились из верхних городов и выгружали свои товары и пассажиров, немногочисленных в это время года. Другие, окружённые суетливою толпою, разводили пары; третьи, кажется, были брошены и офицерами и экипажем, без сомнения, в это время наслаждавшимися в блестящих кофейнях и ресторациях.
На плотине было два пункта, где суматоха деятельной жизни была заметнее. Это были пространства над