У нас с ним бывали и замечательные минуты, я вспоминаю их, и губы растягиваются в улыбке – несмотря ни на что.
… Вот я, почти еще девочка, варю свою первую курицу, не очистив ее от потрохов, понимаю – испортила, а он ест и нахваливает…
… Ведет меня в роддом – от нашего жилья в двух кварталах. Спотыкаюсь, он подхватывает, и я чувствую, как дрожат от напряжения его бережные руки…
… Дочка заболела, ей всего семь лет, шпарит температура – лекарства не помогают. И скорая опаздывает. Теряюсь, плачу… А он вспоминает, что в соседнем подъезде обитает врач и бежит за ним…
В мгновения особого риска, на границе жизни и смерти, я была уверена в его любви. Но мгновения эти проносились быстро, и сердце опять начинало тревожиться…
Шли годы, я начала забывать парня с монетой-выдрёнышем, пляшущим между фалангами пальцев. Чувствовала себя неудовлетворенной стареющей женщиной: в заботах о муже, детях, в житейских сложностях. Муж прячется от жизни в абстрактной мути. Спасается в ней от обязательств перед семьей. Друзья для него всегда были важнее меня. Они говорят об умном, мечтают о высоком… А я… я обеспечивала материализацию возможности мечтать.
И только однажды… Когда развод стоял на пороге…
– Эй, ты! – крикнул он кривляющейся амальгаме. – Какого чёрта! Ты не можешь даже изменить свою примитивную внешность! Кто ты такой, в конце концов? Усталый странник на финише своего пути? Да, полно… Обычный меркантильный индивид, каких много по обе стороны океана. Только пытаешься выглядеть красиво и бескорыстно. А это ещё больший грех, чем быть записным грешником, не задумываясь о том…
И как ты можешь сетовать, что тебя бросили? Ты кто, Эйнштейн…. Или, на худой конец, Пикассо? Но ведь и этим гениям женщины предпочитали узколобых самцов с накачанными мышцами таза. И какое же право ты имеешь жаловаться? Смотрел на себя в зеркало… хотя бы чаще, чем бреешься? Так вот как?! Ты и бреешься очень редко. Хорошо, взгляни на это отражение. Что там видишь, изгой?
Одутловатый, невнятный в своей бесформенности сгусток протоплазмы есть ты? Да, я… И как себе думаешь, может ли это недоразумение имени твоего отсталого детства на что-то рассчитывать? На что-то такое, от чего будет не стыдно… не умирать до глубокой старости?
Вот видишь, всё узнаваемо. Всё проходит. Не так и не тогда, как предполагал премудрый Соломон. Ты видел его