Она оглянулась на дом и подумала о своей жизни, проходившей здесь: о веселом смехе и ссорах, о криках: «Девочки, пора спать!», о долгожданном ударе гонга, зовущего к ужину, когда они с Тори и ее старший брат Саймон, которого они обожали, носились по саду и строили шалаши, или играли в крикет, или играли в пиратов на ручье. Саймон скалил зубы и грозил палкой всем, кто с ним спорил.
Ее последний пони по имени Коппер поднял голову над воротами конюшни. Она, как обычно, угостила его яблоком, а потом, оглядевшись по сторонам, вошла к нему и с рыданиями обняла за шею. Горькие слезы полились на его гриву. Еще никогда в жизни ей не было так плохо, а ведь, казалось, она должна сейчас летать в облаках от счастья.
Роза понимала, что больше никогда не увидит ни Коппера, ни собак Ролло и Мопса. Возможно, даже и своих родителей. После прошлогодней жестокой пневмонии у папы, по его выражению, «забарахлил мотор», а доктор назвал это серьезными проблемами с сердцем. Они говорили с папой о свадьбе так, словно он собирался присутствовать на ней, хотя они оба прекрасно понимали, что это невозможно.
А еще родители, да и она сама вспоминали в этот день Саймона. Милого Саймона, высокого, светловолосого и чуточку нескладного, унаследовавшего от папы его доброту и галантность, а также его волю. Он был убит во Франции в последний месяц войны, за десять дней до своего дня рождения, когда ему исполнился бы двадцать один год. Родители редко говорили о сыне, но память о нем присутствовала все время, словно огромный айсберг под безмятежной морской поверхностью.
Теперь она сидела в сарае на сложенных друг на друга стульях, в окружении аккуратных ящиков с яблоками, обернутыми в ткань, чтобы долежали до зимы, пропыленных плетеных кресел и старых молотков для крикета. По другую сторону лужайки, в отцовском кабинете, загорелся свет. Она представила, как отец склонился над своими книгами с видом спокойного отчаяния, какой у него бывал в минуты, когда он старался не допускать печальных мыслей, как выбивал пепел из трубки в медную пепельницу, купленную в Египте, как заводил граммофон, чтобы послушать своего любимого Моцарта. Папа всегда был для нее образцом, ориентиром, ее лучшей половиной; но теперь все смешалось. Она пожалела, что не курит, как Тори. Ее подруга утверждала, что это очень помогает, когда тебе плохо.
Задержавшись в саду, она отчаянно пыталась успокоиться. Офицерские дочери не плачут.
Когда она поднималась по задней лестнице в свою спальню, мама окликнула ее и спросила, все ли у нее в порядке.
– Да, мамочка, – ответила Роза. – Абсолютно все. Сейчас я приду к тебе пожелать спокойной ночи.
В спальне все ее новые платья висели на дверцах гардероба и на стене, словно призраки, ждущие, когда начнется ее новая жизнь. Поездка в Лондон с Тори и ее матерью Джонти получилась очень милая. Они купили в универмаге «Харродс» прелестные вещи – легкое,