– Дими, хватит, – тихо сказал он. – Это ничем не поможет.
Он мог бы добавить, что парню стоило бы радоваться жизни, но не стал.
– Что теперь с нами будет? – спросил Дими, покачиваясь на пятках. Он снова сунул руки в карманы и втянул голову в плечи, словно от холода. – Ну, знаешь, с нашими встречами, и вообще…
На этот вопрос Финнен ответ знал. До Скачка их было восемь – все молодые, все в той или иной степени наделенные артистическими талантами. Они вместе пили, спорили до самого утра и хвастались любовными завоеваниями, поддерживали друг друга и дружили. Теперь четверых не стало – их забрал Скачок, и Финнен знал, что их неформальная группа не выдержит такого удара. Конец вечерам за вином, конец совместным походам на Рынок и шуткам над экспертом Омари. Каждому предстояло пойти своим путем – ибо если бы они и дальше держались вместе, им ежедневно пришлось бы сталкиваться с чрезмерным количеством воспоминаний. И тем не менее, он ответил:
– Не знаю.
Дими перестал покачиваться и крепко сжал губы. Он отвернулся, сгорбившись, и у него задрожали плечи.
«Он никогда не умел справляться с горем», – подумал Финнен, вспоминая постоянно улыбающегося Дими, который всех любил и хотел, чтобы все любили его. А потом вдруг сообразил, что, возможно, все было как раз наоборот – может, именно Дими единственный из всех справился со своим горем. Выплакать боль – разве это не самый лучший способ? Пусть даже и выглядящий по-детски?
Встав, он похлопал плачущего Дими по спине, надеясь, что этим жестом придает тому бодрости, и подумав, что утешать женщин у него получается намного лучше.
Дими утер глаза рукавом и шмыгнул носом, а затем взглянул на памятник самому знаменитому в истории Лунаполиса изобретателю, стоявшему с вытянутой рукой под темным грозовым небом.
– Помнишь, как мы спорили насчет Айлена? Кто был прав, он или Торамея? А ты не мог решить, кого поддержать – мол, и тот был во многом прав, и этот. И в итоге…
– В итоге под конец обе спорящие стороны одинаково меня невзлюбили. Помню, Дими.
Финнен помнил тот вечер, и не только. Подобное неумение занять четкую позицию по какому-либо вопросу тянулось за ним с детства. Для него всегда существовало какое-нибудь «с другой стороны…» Иногда он считал это достоинством, особой оригинальностью мышления, позволявшей понять аргументы самых разных людей, а иногда недостатком, поскольку сам себе он казался безликим и расплывчатым. Даже на этот счет у него никогда не было определенного мнения.
Ему стало интересно, вспомнит ли Дими о некоем событии из их детства, но мысли парня уже свернули на другой путь.
– А помнишь, как мы ныряли ночью в пруду? Или как похитили подружку Омари, чтобы почитать ей наши любовные стихи? Или, – хихикнул он, на мгновение забыв, что недавно плакал, – как собирались уехать из города на пустой вагонетке Железки? Вот ведь были времена, да?
«Не такие уж и давние», –