как кажется, почувствовал природу.
Как славно угодили в сети.
Какой поднялся в жизни ветер.
У жизни нет бельвью,
Мы были счастливы на свете.
Зачем, скажи, зачем нам эти
гаданья по белью?
Нечеловеческое зренье
отбросив всякое прозренье
увидит в жизни дно.
Вернее в жизни её бездну.
А нам пытаться бесполезно.
Нам не дано.
Плач по любви, ведь умершего надо оплакать.
Кликай пространство и мёртвого тщетно зови.
Сухо на улицах. В голосе старая слякоть.
Плач по любви.
Горе в слезах – ничего не придумать смешнее!
Мёртвые мысли в ещё не убитых глазах.
Бедная девочка. Нам бы немного умнее…
Горе в слезах.
Как я устал. Скорей бы кончится февралю.
С его мёрзлым асфальтом, истериками, фестивалями равнодушья
в вагонах метро – еду, сижу и сплю -
с дымным запахом тамбуров в которых одно удушье.
Соприкосновенье с чужими, жующими свою печаль,
живущими с ней как с законной своей женою…
Можно свихнуться, если продлится этот февраль.
Можно почуять чужую печаль спиною.
Что им надо? Что они силятся прочитать в лице-
моём, опущенном, грустном, скрывающем своё горе,
видящем только февраль, мечтающем о конце
февраля, знающем, что не завтра, совсем не вскоре?!!
Дом мёртв увы! Я распадаюсь в прах.
С улыбкой равнодушия в зубах
я сам себе шпион. И за собою
слежу, как-будто кто-то за стеною -
но ведь не я! Поверить в очевидность
трудней всего. Глаза остыли верить.
И кран секунды в раковину льёт.
как гвозди времени, которыми прибьёт
меня к кресту привычного пространства.
Дом мёртв увы. Знакомого убранства
не видит тело, мимо проходя.
С ума уже единожды сойдя
от крепкого мыслительного пьянства,
теперь пьёшь время будто бы шутя.
Это понятно. Где смеётся мудрый
там глупый плачет над своей лохудрой -
своей судьбой и глупостью своей.
Всё в золоте. Но этого не видно.
За пошлость горько, стыдно и обидно.
Живи в себе, не поклоняйся ей!
Ну, что ж, не без явного удивления
поднятой бровью мешая кашицу
в отношеньях и не без внутреннего давления
приходится признать – связей меньше, чем кажется.
И большая часть – суть боязнь деления
у частиц, чья жизнь вдруг отдельной окажется.
И подробности тоже и так же смажутся
как на белом белое в момент беления.
Ведь душа и тело не черны, не белены
а цветны на фоне нецвета зимнего.
И чужою скукой они наделены
в этот утра час с переходом к синему
и холодному небу. Чужим стяжанием
заражённые души. Чужими тайнами.
Резким хлопаньем двери в подъезд, случайным и
ключа в замке