Это случилось тогда, когда узнала Анна Васильевна от соседок, прибежавших к ней в дом с пакостными такими новостями, что ее сын Андрей, как местный грамотей, вместе с приехавшими на разбой-продразвёрстку из Москвы, отправился на продразвёрстку, чтобы записывать, то есть списки создавать, вроде описи, у кого сколько изъяли. Узнав такое, она первым делом бросилась вещи его собирать. А ведь как гордилась она! Какой радостью наполнялось ее материнское сердце, как торжественно уложила на хранение, выданные ему удостоверения ЛИКВИДАТОРА НЕГРАМОТНОСТИ, в свою шкатулку, что лежала на комоде, стоявшему меж двух окон, украшенных ее рукоделием – вышитыми занавесками. А, узнав это, только узел завязала, другая соседка прибежала с черной вестью, что ее гордость и любовь – сын Андрей вместе с той вооруженной продразвёрсткой к ее же куму – мельнику заявились его семью раскулачивать. А Андрея привлекли, как грамотея, чтобы опись награбленного делал, чтобы все записывал. Хоть и понимала Анна Васильевна, что и не мог отказать ее сын душегубам, потому что за отказ и его убили бы на месте, а все же, как смириться с тем, что ведь принял ее сын участие в злодействе.
Ограбили их бедных, весь дом кума Анны Васильевны обобрали и на телеги награбленное погрузила эта продразвёрстка. И погнали семью мельника из дома следом за телегой пешком с узелками и старых, и детей малых – никого не пощадили. В ссылку на погибель погнали людей душегубы проклятые. Зверствовала продразверстка в их местах в Рогачёво и в окрестностях люто. Начали с монастыря Николо-Пешношского, где нескольких монахов и священников постреляли без суда и следствия прямо у стен монастыря. А тех, кого не убили сразу же в ссылку на смертную муку погнали. А ведь это были те самые монахи и священники, среди которых она своего первенца – Андрюшеньку от верной гибели отмолила, родившегося таким слабеньким, что никто и не ждал, что он больше месяца проживет. Из их рук благословение приняла. Святой монастырской водой младенчика своего, умирающего умыла, обтерла всего. И он ожил, порозовел у нее на глазах. И улыбнулся ей такой ясной улыбкой, что сердце ее возрадовалось, потому что ей стало очевидно, что будет ее первенец Андрюшечка жить, что беда отступила. А ведь несла умирающего младенчика с посеревшим от недуга лицом. А до того даже ее родная мать – Устинья помочь ей не могла. Так и сказала дочери, что ничем помочь не сможет, не помогают ее снадобья. Что ребеночек обречен. И доктора, и добрый фельдшер в сельской земской больнице – ничем помочь ей не мог, и чах на глазах ее младенчик.
Поэтому послушалась Анна свою мать Устинью, и пошла Анна к Пешноше молится. Но только, одна, пешком с ребенком на руках, не на подводе. И целый день чтобы молилась. Идти к Пешноше, как называли местные Николо-Пешношский монастырь. Анна с хворым первенцем на руках, отправилась на следующий день – рано утром. И вспоминая, как отравился ее сын Андрей, жизнь которого она вымолила у Бога, участвовать в раскулачивании