Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. Коллектив авторов

1826 г.: «Поздравляем тебя, милый Пушкин, с переменой судьбы твоей. У нас даже люди прыгают от радости. Я с братом Львом развез прекрасную весть по всему Петербургу. ‹…› Как счастлива семья твоя, ты не можешь представить. Особливо мать, она на верху блаженства. Я знаю твою благородную душу, ты не возмутишь их счастия упорным молчанием. Ты напишешь им. Они доказали тебе любовь свою». Весной 1827 г., с приездом Пушкина в Петербург, примирение состоялось. Конечно, дело не столько в посредничестве Дельвига, сколько в мудрости Пушкина: с этого момента он стал снисходительнее к родителям.[6]

      В ноябре 1827 г. Вяземский, правда, счел нужным еще чуть-чуть «подогреть» сыновние чувства Пушкина: «Часто ли обедаешь дома, то есть в недрах Авраама? Сделай милость, обедай чаще. Сергей Львович, видно, в брата хлебосол и любит кормить. Родительскою хлеб-солью надобно дорожить. Извини мне, что даю тебе совет, но ты знаешь, как я люблю тебя». Пушкин внял совету и обедал у них время от времени, что вызвало даже известную шутку Дельвига (боже упаси, чтоб не дошла до ушей Сергея Львовича!):

      Друг Пушкин, хочешь ли отведать

      Дурного масла, яйц гнилых?

      Так приходи со мной обедать

      Сегодня у твоих родных.

      14 июня 1827 г. Дельвиг сообщал П. А. Осиповой: «Александр меня утешил и помирил с собой. Он явился таким добрым сыном, как я и не ожидал». Но неформальной душевной близости все же не получалось и в более поздние времена. Вяземский вспоминал: «Александр Пушкин был во многих отношениях внимательный и почтительный сын. Он готов был даже на некоторые самопожертвования для родителей своих; но не в его натуре было быть хорошим семьянином: домашний очаг не привлекал и не удерживал его. Он во время разлуки редко писал к родителям; редко и бывал у них, когда живал с ними в одном городе. «Давно ли ты видел отца», – спросил его однажды NN. «Недавно». – «Да как ты понимаешь это? Может быть, ты видел его во сне?» Пушкин был очень доволен этой уверткою и, смеясь, сказал, что для успокоения совести усвоит ее себе». Само собой, все это основано скорее на общей оценке друзей, чем на конкретных впечатлениях. А они могли быть разными, порой не схожими ни с воспоминаниями Вяземского, ни со строчками «Евгения Онегина».

      Гм! гм! Читатель благородный,

      Здорова ль ваша вся родня?

      Позвольте: может быть, угодно

      Теперь узнать вам от меня,

      Что значит именно родные.

      Родные люди вот какие:

      Мы их обязаны ласкать,

      Любить, душевно уважать

      И, по обычаю народа,

      О Рождестве их навещать

      Или по почте поздравлять,

      Чтоб остальное время года

      Не думали о нас они…

      И так дай бог им долги дни!

      К счастью, сохранился документальный материал, который позволяет с достаточной полнотой, пусть и не исчерпывающе,