– Взяли бы к себе на полставки, что ли, – мрачно пошутил ангел. – Ты знаешь, люди нас так заколебали уже, никаких сил нет с ними.
– Куда тебе, – буркнуло Хтонь. – Тебя вон первый же охотник за аиста примет и палить начнёт. Но это ладно. У нас тут всё устроено, всё отлажено, знай присматривай. Главное, не вмешиваться. Даже если пожар случится, горельник травой порастёт, через год никто и не узнает.
– Это я умею.
– Да прям уж. Чтоб ангел и не вмешивался? Это ж ваша работа. Погодь, ты из смерти, что ли?
– Был когда-то. Сейчас нет.
– А. Ну вот и я о том же. У нас так нельзя, чтоб сначала в одно, потом в другое. У нас просто живёшь и делаешь.
– И не скучно тебе так? Просто жить?
– Да как тебе сказать. У нас о таком не думают. Ну, не без хулиганства, конечно, бывает. Особо если молодой водяной: то сеть рыбаку запутает, то задницу костром подпалит, то лишнего зайчонка из болота спасёт. Вот скажи, что ему этот зайчонок? Ан нет, спасает. Хотя потом проходит это. Сигареты вон тырим, это непременно. По мелочи всё. Однажды человек в болоте утонул, забрёл не туда, так кто-то из ваших прилетел, душу забрал, как полагается, и давай орать на наших. Не следите, орёт, за своими подведомственными, народ губите почём зря. Делать мне больше нехрен, говорит, как по болотам тут шастать. Сложно, что ли, помочь? А водяные сидят, смотрят на него и пузырями булькают. А чего он, скажи мне, потащился в это болото, человек-то? Не знаешь, как ходить, – не суйся. А если уж сунулся, так на себя пеняй. Правильно я говорю?
– Не знаю.
– В общем, поорал ваш, поорал и убрался. С душой этой. Мне потом шапку вот подогнали с того утопленника. – Хтонь потыкало пальцем в макушку. – Так что всякое бывает.
– Бывает…
Из соседней деревеньки слышался лай собак, гулким эхом разносился по окрестностям. Далеко-далеко тысячами огней сиял город. По ту сторону дороги проносился поезд – запоздалый товарняк. Всё ниже скатывался по небу подстреленный месяц. Хтонь и ангел молча сидели на перекрёстке миров сказок, теней и призраков. Позади них дышало и жило своей древней и таинственной жизнью бескрайнее болото.
Это апрель…
Из этого мира ведьма всегда возвращается с дарами. Россыпь осенних листьев, улыбка в глазах, горсть крапивных волокон, чтобы прясть нитки тёмными вечерами и вплетать в них песни и звёзды.
Из пушистого ягеля прорастают капельки заката – кисло-терпкая клюква умывается белым инеем. Лакомство скорой зимы бархатными губами собирает олень.
За сто и ещё столько же полётов стрелы ведьма раскладывает летние запасы. Травы по коробочкам, камни по баночкам, слова по листочкам. Олень вскидывает голову, вспугнутый резким звуком, ведьма поёт тихую размеренную песнь, и он, умиротворённый, возвращается к еде.
Она свивает в пальцах крапивную нить, душе её неспокойно, душа бродит где-то в мокрых мшистых лесах. Олень потирает рога о берёзу, оставляя на коре задиры, ведьма поглаживает предплечье,