Глядя на Сан Саныча, замершего с выпученными глазами, Герасим удовлетворённо продолжил:
– Не успел я причалить к берегу, как смотрю, в воде что-то беспомощно копошится, не может выбраться из водорослей. Вытащил – смотрю, собачка, ещё совсем щеночек. Ну, вынул я её, обтёр, сунул этот живой комочек за пазуху и побрёл домой.
– Му-Му? – вдруг спросил Сан Саныч.
– Что? – удивлённо спросил Герасим.
– Собачку назвали Му-Му?
– Да ну, нет! Я назвал эту собачку «Маман». И это тоже очень интересная и трогательная, но совсем другая история, – с этими словами Герасим требовательно стукнул по столу своей рюмкой прямо перед носом трактирщика. Делать нечего – снова пришлось наливать.
Когда последовала довольно предсказуемая история про то, какая собачка была умница, как её любила дворовая челядь, как она исправно защищала территорию и помогала нести службу дворника, Сан Саныча начало охватывать тревожное чувство дежавю. Не оттого, что он всё это читал уже у Тургенева, нет, тут было что-то другое, пока до конца ему не понятное.
– Всем была хороша псина, – продолжал Герасим, – но брехлива до одури! Вот так однажды ночью она ускакала на клумбы перед барскими покоями и давай там лаять. Я ей: «Маман, заткни свою поганую глотку!» – но эта сука была непреклонна и не думала униматься.
Мезенцев отметил про себя повторяющуюся структуру повествования. Не укрылась от его взора и неожиданная художественная вариация в том месте, где Герасим метафорически описывал очередную сцену отношений с пожилой женщиной:
– Вдохнуть в неё страсть в этот раз было столь же тяжко, сколь непросто вдохнуть энергию и краски бурного цветущего лета в потухший и бледнеющий ноябрьский пейзаж. Редко найдётся гениальный художник, способный на такое. Но я, как показал этот случай, вхожу в их число!
Далее следовала неизбежная сцена утопления питомца в Москва-реке, непонимающие глаза доверчивого существа уходящего под воду. Герасим даже довольно убедительно вытер слёзы рукавом:
– Проклиная, на чём свет стоит, существующий в России госстрой, причалил я свой ялик к берегу. И вот, привязывая верёвку к колышку, заметил я, как что-то крошечное, беспомощное трепещет в прибрежной грязи. Выловил я его, отёр о сюртук, пригляделся – хомячок!
– Хомячок?! – как-то уже безвольно удивился Сан Саныч. Его нижняя челюсть отвисла и никак не хотела возвращаться на место. Ещё он заметил, что дверной проём в стене напротив как бы начал двоиться, а то и троиться. Мезенцев потряс головой – проём поспешно из трёх снова стал одним.
– Да, хомячок, джунгарик, девочка – с гордостью продолжал Герасим. –