«Был мальчиком кудлатым…»
Был мальчиком кудлатым,
И у корней, где мох,
Как рядом с тайным кладом,
Стоять часами мог:
Там муравьи копали,
Фундамент возводя,
И маленькие пальмы
Лоснились от дождя.
И жил народ любезный
В стране лесов и вилл,
А он, как дух небесный,
Над нею волен был.
Но мальчик стал подростком –
И ощутил, скорбя,
В садах, под корнем скользким,
В такой стране – себя.
И только много позже,
Покинув путь кривой,
Внезапно понял с дрожью,
Кто смотрит на него…
Безрассветный край
Вблизи гнездящихся меж мыслей
Домов, гнетущих и квадратных,
Близ газовых заводов, близ ли
Орудий пахотных и ратных, –
Не знаю, только в гиблом месте
Толпятся ночью под покровом
Чернеющих, как дым, известий:
Не жди рассвета в мире новом!
Его не будет. Проходи же.
Привыкни к жизни одноцветной! –
Но смотрят вверх. И небо ближе.
Росою пахнет предрассветной.
«Мне прежде яви открывалось…»
Мне прежде яви открывалось
В широком сне:
Деревья стягами взвивались,
И крепостями надмевались
Леса к весне.
И снился ты: твои полёты,
Паденья крик, –
Цветущих яблонь повороты,
Вперёд смотрящий, с видом Лота,
Седой цветник.
И только так могло случиться,
Слетевший лист:
В преддверье смерти – чем лечиться?
Предначертанье ветра – чисто,
И сам он чист.
Балкон
Внезапною зарёю ранней
Разбужен мальчик. Он взволнован
Цветным сверканием собраний
И бесконечно звёздным, новым,
Слепящим небом. Там, над домом,
Всё ожило – и смотрят люди
Вслед лицам, некогда знакомым,
И взглядам, гаснущим в салюте.
И на балконе замер мальчик:
Под ним – в сибирский лес длиною –
В обрядовых застыла плачах
Толпа зарезанных войною.
Но вдруг – средь мёртвых – вдох и выдох:
Из них один стоит всех выше,
Один из некогда убитых
Над городом внезапным дышит…
И понял он, что без порезов
Прожитых жизней – жив не будешь,
Что прошлое не схватишь трезво
И только опрометью – скрутишь.
Чайка
Из цикла «Песни безумца»
От облака к облаку перелетая
И всё оставаясь внизу,
Ты, острая чайка, ты, чайка крутая,
Зачем накликала грозу?
Иль думала ты –